— Вы нашли меня по телефонной книге, так?
— Я ходил к университету, — ответил Даниэль. — Пожалуй, все физики одинаковы, во всех возможных мирах. Может статься, они связывают воедино наиболее важные пряди.
Он поддернул рукава и улыбнулся, показывая гнилые зубы.
Джонсон оглядел его с ног до головы, с трудом скрывая отвращение, и решил, что бродяга не представляет опасности — просто свихнувшийся чудак.
— Я не так уж много занимаюсь физикой, — наконец сказал он. — Что вам нужно? Немножко денег?
— Я пришел не из-за денег. Это насчет науки. Мне известны вещи, которые вы хотите знать.
Джонсон щелкнул пальцами:
— Вы — тот самый парень с обочины. Попрошайка. — Лицо перекосила презрительная гримаса. — Только не говорите, что теперь вы решили по домам ходить.
— Выслушайте меня. Вы — человек, который поймет мой рассказ. Помогите разобраться в том, что должно произойти — а вернее, когда.
У Джонсона побурели щеки — от раздражения, нетерпения и изрядного беспокойства. От чувства ответственности за тех, кто находится в доме, за тех, кто важен в его жизни.
— Большинство понятия не имеет об индикаторах, — продолжал Даниэль. — Но дела в этой пряди, безусловно, идут не так, как надо.
Джонсон скривился.
— Если не хотите денег, тогда и разговаривать не о чем. У меня нет времени на всякую чушь.
— Времени не осталось ни у кого, Фред.
Профессор понизил голос и бросил взгляд влево, в сторону кухни:
— Убирайтесь прочь!
Даниэль попробовал прочитать его реакцию — слова подобраны резкие, однако Джонсон не был склонен к насилию. К тому же Даниэль знал, что его визави не ударит непрошеного гостя и не вызовет полицию. Даниэль болен, это видно невооруженным глазом. Ему как минимум нужен больничный покой, хороший врач — а если брать по максимуму…
Ему нужен Фред.
Позади Джонсона появилась женщина — обеспокоенная, любопытствующая, — много моложе профессора, не старше тридцати, с короткими рыжеватыми волосами, высокими скулами, удлиненным подбородком, свежая, симпатичная.
— К нам кто-то пришел, милый? — спросила она, из-за спины обняв Фреда за плечи, и смерила Даниэля взглядом.
Бродяга сморгнул неожиданные слезы и изо всех сил попытался сфокусировать глаза.
— Мэри… — прошептал он. — Бог ты мой, ты вышла за него…
Женщина переменилась в лице.
— Откуда вы нас знаете? — жестко потребовала она. — Фред, запирай дверь!
— Мэри, это я, Даниэль…
Колени стали ватными, и он ухватился за дверной косяк.
— Гос-споди… — прошипела женщина. — Его сейчас вырвет.
Медленно скользя вниз, цепляясь из последних усилий, Даниэль замотал головой.
— Воды… чуть отдышаться. Пусть для вас я чокнутый, не в себе, но… мы знакомы…
— Черта с два! Я вас в жизни не видела! — вскипела Мэри, однако секунду погодя отправилась за водой.
Джонсон помог Даниэлю встать на ноги.
— Парень, — сказал Фред. — Ты почему решил именно к нам ломиться? Ты ж едва на ногах стоишь, а уж про вонь я молчу. Меня так и подмывает вызвать «скорую»… или полицию.
— Нет-нет, — настойчиво возразил Даниэль. — Просто я весь день на ногах. Я уйду — обещаю! — но сначала мы должны поговорить. Прошу вас!
Он сунул руку в карман и вытащил Бандля. Разогнул книгу в корешке, пустив страницы веером.
— Вы только взгляните. Криптиды. Лазариды. И так много! Времени почти не осталось.
Вернулась Мэри с водой. Даниэль одним махом осушил стакан. Женщина сжала правую руку в кулак, и кольца не было видно.
— Я не устрою никаких сцен. Мэри… я так рад… вы женаты? Вместе живете?
— Не твое собачье дело, — отрезала Мэри. — Ты кто такой, вообще?
— Твой брат. Даниэль.
Лицо женщины пошло пунцовыми пятнами, брови нахмурились. Глаза превратились в оловянные пуговицы. В ней не осталось и грана прежней красоты.
— Пшел вон! — Она чуть не плюнула ему в лицо. — Будь ты проклят, убирайся!
— Дружище, сваливай подобру-поздорову, — кивнул Фред. — Она шутить не любит.
— Что-то случалось… — прошептал Даниэль, глядя между ними. В глазах плыл туман. — Что же это? Что со мной творится?
— Если ты про моего брата, то он подох в девятнадцать лет, — процедила Мэри. — И слава богу. Собаке собачья смерть… Все, я вызываю полицию.
За прошедшее столетие мистер Уитлоу весьма переменился. В свое время он чуть ли не с отеческой строгостью благоволил к юному и отчаянному Максу Главку. В стародавние времена мистер Уитлоу (Макс до сих пор знал лишь его фамилию) одевался опрятно, немножко консервативно, был подтянут, обладал звучным голосом и изрядной физической силой, несмотря на свой более чем зрелый возраст.
Сейчас, пожалуй, из знакомых особенностей осталась лишь хромая нога; впрочем, она явно не мешала владельцу.
Но вот лицо… Физиономию Уитлоу изъели оспины и рытвины, особенно выделявшиеся на бледной коже в желтоватом свете коридора; в бездонных черных зрачках словно поселилась безлунная ночь. Одет он был в серый костюм прилегающего покроя с узкими бортами; в глаза бросались белоснежные манжеты, запонки с крупными гранатами, узконосые черные туфли. Маслянистые черные пряди симметрично разделял прямой пробор, а над наспех повязанным галстуком-бабочкой выпирал бледный кадык. Вместо привычного котелка он держал в руке мягкую шляпу и стоял у входной двери в позе нервозного смирения. Губы подрагивали в кривой улыбке, подчеркивающей скуластые черты, хотя в глазах улыбчивости не было и в помине, что придавало ему вид маньяка из поезда-призрака.
— Помнишь меня, Макс? — спросил он.
— Мистер Уитлоу, — кивнул Главк. — Прошу вас, входите.
Но гость не шагнул внутрь, хотя хозяин отступил назад, освобождая проход. Вместо этого его широко распахнутые глаза уставились на комнату в конце коридора.
Когда-то, по рекомендации Шенка, Главк познакомился с мистером Уитлоу, который, в свою очередь, представил его Моли — уклончивому слепцу, обитавшему в полуразрушенной усадьбе неподалеку от Лондона, в Боурхемвуде. Слепец же пристроил его на службу при Бледноликой Госпоже.
— Я прибыл во исполнение воли мистера Шенка, — промолвил Уитлоу. — Он уведомил меня о твоем местонахождении, а также о том, что ты не так давно разбил сердце одному из наших оперативников.
— Умгм… — выдавил Главк, чувствуя, как леденеют конечности. Достаточно лишь намека на возможное неудовольствие Госпожи, чтобы это случилось с самым смелым из людей. — До сих пор меня не наказывали за прополку сорняков на нашей плодородной почве.
