— Идите. Вы отвлекаете того, кому предстоит настоящая работа.
По пути к выходу Пэн прихватил летные снасти. Когда дверь закрылась, едва не прищемив парню концы косичек, Пэн послал Пуке:
«Пойдем, поглядим, кто еще не на дежурстве!»
— Ведите себя прилично! — прокричал Сипак, хоть и знал, что те двое уже не слышат его. Потом он уселся позаниматься с Саулом перед обходом в лазарете. Когда старшие ребята ушли, Саул утих и стал вести себя, как подобает ребенку-вулканиту его возраста: серьезно и уважительно.
Пука и Пэн пошли сначала в главную комнату отдыха. После вчерашней вечеринки она пустовала. В остальных комнатах отдыха тоже никого не нашлось, и недоросли направились в ангар челноков.
Пэну пришлось объяснять Пуке, как надевать и подгонять летное снаряжение. Когда все оказалось на месте. Пука попрыгал и затянулся.
«Ладненько, Пэн. Я готов. Поехали!»
Одно могучее движение — и Пэн оказался в воздухе. Пука испустил громкий радостный крик:
— Э-ге-гей!
Он пригнулся к шее Пэна, а потом начал колотить его пятками в бока.
Снизу донеслось:
— Давай-давай, ковбой!
От неожиданности Пэн замер и едва не грохнулся; пришлось как следует поработать крыльями, чтобы остаться в воздухе. Счастье еще, что Пука был привязан, а то свалился бы. Когда они стартовали, в ангаре никого не было. Теперь внизу стоял лейтенант Киахрон, главный инженер.
— О-го-го!
Выравнявшись, Пэн сел рядом с кзинти, смеявшимся теперь над выкрутасами, которые пришлось проделать дракону, чтобы приземлиться.
— Не думал, что вы сумеете, салажата.
Сейчас Пэн и Пука тоже смеялись. Мудрено было не засмеяться при виде ухмыляющегося высоченного кошкочеловека, который, к тому же, держался за ребра от хохота. Пэн послал:
«Я бы вас прокатил, да мне думается, вы уж слишком большой. Я ни за что не взлечу».
— Что он сказал, малыш? — спросил Киахрон.
— Вы, должно быть, не осень хорошо знаете Пэна, сор, — вежливо предположил Пука.
— Да, не очень. Думаю, я лишь однажды видел этого дракона, да и то всего несколько минут. А что? Это имеет какое-то значение?
— Сем больше он ваз знает, тем лусе вы его понимаете. А сказал он, сто прокатил бы вас, да вы слишком велики.
Киахрон опять засмеялся.
— Велик, это точно! Еще раздавлю тебя, как жука! — Но в глазах его при этом мелькали веселые огоньки.
Пэн повернулся к Пуке и сказал:
«Спроси, можно нам полетать?»
— Сор, Пэн спрашивает, можно ли нам полетать.
— Какие вопросы! Но только если я смогу на вас посмотреть.
— Договорились, сор!
Пука опять забрался на спину к Пэну, и лягнул его в крепкие бока.
«Полетели! И чтоб ничто нас не остановило!»
«Идет!» — откликнулся Пэн.
Они снова взлетели. Кружились и вертелись вдвоем по ангару. Не чистое небо, конечно, но тоже пойдет. Наконец, минут через сорок пять, Пэн остановился, утомленный. Пука тоже устал. Хоть он и не тратил силы для полета, но почти все время гикал и улюлюкал, как дикий индеец, которым, по сути, и был.
Счастливый, он снял с Пэна упряжь.
«Я никогда так не веселился с тех пор, как расстался с папой».
Он перекинул сбрую через голое плечо, и они вдвоем вышли из ангара.
«Это потому, что вокруг тебя — взрослые, — отозвался Пэн. — Ты слишком быстро стараешься вырасти».
Дракон довел спутника до голографического отсека. Убедившись, что там никого нет, он ввел программу, имитировавшую Перн.
«Пошли. Увидишь, о чем я скучаю».
Когда дверь отворилась прямо в громадную песчаную чашу, у Пуки перехватило дыхание.
«Это старый вулкан, верно?»
«Да. Здесь, в другом мире, я родился. Вот по таким местам я скучаю, когда мне одиноко. А о чем ты скучаешь?»
Пэн подвел Пуку к краю большого водоема. Юноша видел высоко в небе каких-то крошечных летунов, а на пляже они были одни.
«О папе. И о «Дерзости».[24]
«Нет. Я не о том. Я знаю, что скучаю по тем, кто вывелся вместе со мной. Скучаю о том, как здорово было учиться. Скучаю по сверстникам. И, конечно, мне недостает Карен. У меня есть Сипак, но это не одно и то же. Она была первой, кого я увидел, выйдя из скорлупы».
— Тогда почему ты здесь?
«Мне уготовано нечто большее, нежели сражения с Нитями. Если верить древним стихам, мне, думаю, предначертано стать спасителем своей планеты. У меня на самом деле не было выбора. Мне необходимо было уйти. Остаться я не мог, — Пэн тяжело опустился в песок, вытягивая предплечье, чтоб поболтать им в воде. — Но взрослеть не начал».
Несколько минут они просидели в тишине. Потом Пэн еще раз спросил:
«О чем ты скучаешь?»
Пука вздохнул.
— Скусаю по друзьям, которые у меня были, пока я не заболел. О том, как нам бывало весело. Мы занимались и играли, стобы стать похожими на своих отцов, а их ответственность на нас не висела. Не надо было заботиться о том, как не опосдать к насалу смены. — Он посмотрел на Пэна. — Мне кажется, я скусаю о друзьях моего возраста.
«Почему ты не попросил отца оставить тебя со сверстниками?» — спросил Пэн.
— Не знаю. Но, когда я проснулся здоровым и никто, кроме папы, не понимал меня, я не хотел, стоб папа уходил, и сам уходить не хотел. Вот и выусил я новый язык и пошел в Академию, стобы сделать ему приятное. — Он прислонился к мягкой шкуре Пэна. — Мне кажется, я никогда не смогу вернуться.
«Значит, как у меня, у тебя по-настоящему и не было выбора. Вырасти ты не успел».
— Но я не думаю, сто, будуси здесь, спасу какую-нибудь планету.
«Все равно ты здесь для чего-то. Ты можешь не знать причины, как знаю я, но ты создан для чего-то. И не имеет значения, что пока тебе не известно, зачем ты здесь. — Пэн хихикнул собственным мыслям. — Теперь я начинаю разговаривать как ты!»
Пука улыбнулся.
— Мне давно хосется задать один вопрос. Ты со всеми ладишь. Ты, кажется, всегда знаешь, сто сказать. И все вокруг позволяют тебе поступать как подростку — а ты подросток и есть. Наполовину взрослое существо. Посему? Как?
Пэн на минутку задумался.
«Помогает то, что я здесь, на «Заре» — член чьей-то семьи. Редко встретишь человека с маленьким сыном и товарищем-юношей, особенно на звездолете. Но Сипак не ждет, что я буду не тем, кем я есть, пока мы в нашей квартире. Когда я на посту, от меня ждут, чтобы я действовал, как ответственный взрослый. Когда я не на службе, я волен вести себя, как хочу. Пытаться взрослеть неким полуобычным образом. А ты… ты слишком стараешься. Ты не расслабляешься, когда свободен. И некому РАЗРЕШИТЬ тебе вести себя как подростку, а ты еще подросток. Ты все время должен действовать как взрослый. И это делает тебя слишком серьезным».
