«Ты в этом уверен?» – спросил дядя. У него была почти совсем седая борода и черные волосы на голове, и я никак не мог понять, почему так.
«Конечно, – сказал я. – Они глупые».
«Почему?»
«Они говорят, что они умнее нас. А я спрашиваю: «Как же вы умнее, если у вас ничего нет, плаваете себе и плаваете?»
«И что они ответили тебе?» – спросил дядя.
«Они сказали: «А ты уверен, мальчик, что для счастья обязательно нужно что-нибудь иметь?» Глупые дельфины».
«Запомни, Николай, – сказал дядя, и оттого, что он назвал меня Николаем, а не Колькой, как обычно, я понял, что он сердится. – Никогда не считай глупее себя того, кого ты не понимаешь».
«Но, дядя, – возразил я, – они говорят, что счастливы. Как можно быть счастливым, если вокруг все время одно и то же?»
«Запомни, племянник, истинная мудрость часто бывает так проста, что кажется глупостью… Когда-то в глубокой древности были пророки…»
«Кто это?»
«Это были мудрецы, которые пытались открыть людям глаза».
«На что?»
«На то, что мудрость и счастье в сущности очень близки…»
«Их слушали?»
«Нот, почти никогда не слушали».
«Почему, дядя?»
«Именно потому, что они были мудры. А людям они казались жалкими безумцами, и они смеялись над ними, показывали на них своим детям, чтобы и дети посмеялись над их худыми, протянутыми руками, торчащими из лохмотьев, и над их горящими глазами, а главное – над глупыми словами…»
Больше тогда дядя объяснять мне не стал, и только теперь я, кажется, начинаю понимать, что он был прав.
– К чему ты это?
– Как я тебе сказал, мальчонкой я мечтал стать аквапастухом. Потом решил, что это все же скучно: одно и то же. И стал космонавтом. К сожалению. Теперь бы я не смеялся над дельфинами. Я бы сказал им: «Вы свободны, вы выбрали ваш путь, мы – наш, и в разнообразии путей высшая гармония мира…»
Надеждин не успел кончить, потому что дверь отворилась и в камеру вошел робот.
– Мне кажется, – пробормотал Марков, – это наш знакомый. Здравствуйте, – кивнул он роботу.
– Здравствуйте, – проскрипел робот. – Будем… изучать.
При этих словах часть потолка опустилась, вогнулась, образовав нечто вроде огромной круглой шляпы.
– Стоять, – сказал робот, – тут… – Он сделал жест рукой Маркову, приглашая его стать под шляпой.
– Изучать так изучать, что с вами делать, – пробормотал Марков и стал под шляпу.
Послышалось низкое басовитое гудение, и Марков почувствовал легкую сонливость. «Не хватало еще заснуть стоя, как лошадь», – подумал он. Нет, пожалуй, это не было похоже на сон. Похоже и не похоже. В голове образовалась какая-то щекотная легкость, которая напоминала ему… Странно, только что он знал, что именно напоминала эта… Что это? Он почувствовал головокружение. Все вокруг вращалось, а может, это его голова вращалась? Вот этот, перед ним… Фигура человека, смотрящего на него, казалась бесконечно знакомой. Ну конечно же, это… Он не мог сообразить, кто это. Это было странно. Какой он забывчивый сегодня, наверное, это связано с тем, что… только что, совсем только что он угадывал связь своей нелепой забывчивости с чем-то, видел эту связь. Но как только обратил на нее внимание, связь эта лопнула с легким шорохом, и оборванные концы ее щелкнули, как… И это он не помнил уже. Как что? На него нахлынуло какое-то неприятное чувство, но он никак не мог вспомнить, как оно называется, и потому не мог определить его. Что-то он плохо соображает… Карусель остановилась, но все вокруг начало наступать на него, стены сжимались, мир уменьшался, и он уменьшался вместе с ним. Он, наверное, уже не похож на себя, подумал тягостно он. Он… И опять послышался легкий шорох. В его мысленном взоре змеились концы оборванных логических связей. Он знал, что это плохо, но что именно – не понимал. «Я…» Он вдруг понял, что не знает, кто он. Его «я» разорвало стропы и теперь взмыло куда-то, больше ни с чем не связанное и потому неосознаваемое…
– Ну как? – спросил Надеждин.
Марков ничего не ответил.
– Ты что, не слышишь?
«Может быть, он действительно не слышит», – подумал Надеждин и повторил громче:
– Ты меня слышишь?
Марков все-таки услышал, потому что повернул голову и посмотрел на него. Слава богу. Но почему он все-таки не отвечает? И тут он увидел глаза товарища. Они были совершенно пусты.
– Сашка! – крикнул он, бросаясь к товарищу.
Марков тупо смотрел на него. Рот полуоткрыт, на лице не то страх, не то изумление.
– Сашок, милый, что с тобой?
Марков не отвечал. Из уголка полуоткрытого рта вытекла тоненькая струйка слюны. Надеждин хотел схватить товарища, прижать к себе, потрясти, чтобы вытряхнуть из него и заодно из себя это страшное наваждение, но Марков что-то испуганно замычал и отскочил в сторону.
Сволочи, это их гнусный колпак, что мухомором торчит из потолка, все он. Что они сделали с Сашкой…
– Что это значит? – заорал он, повернувшись к роботу.
Тот показал рукой на место под колпаком.
– Тут, – проскрипел робот.
– Что тут?
– Стать.
– Чтобы я стал?
– Да.
– Это вы… сделали это?
– Да.
– Верните все назад!
– Стать, – повторил робот.
– Что стать, что ты повторяешь! Приведи Маркова в порядок, слышишь, гад?
Он никогда не думал, что в каких-то запасниках его души таится такая горячая, густая ярость. Он знал, что нельзя терять голову, что глупо было кричать на робота, а тем более кидаться с кулаками на это огромное металлическое существо, но ничего не мог с собой поделать. Ярость была сильнее тормозов разума. Она подняла его, бросила вперед. Острая боль пронзила руку, и он понял, что ударил кулаком в голубой крест на бело-голубой груди. Он был крупным человеком, и кулаки у него были тяжелые, но природа создавала их без расчета на массивные металлические поверхности.
В следующее мгновение он почувствовал, как робот защелкнул клешню на его запястье. Он непроизвольно попытался выдернуть руку, но его рывки лишь отзывались острой болью – края клешни врезались в кожу. Робот сделал шаг, и Надеждин понял, что он тащит его под колпак, туда, где стоял бедный Сашка. Это что? И его тоже они хотят превратить в идиота, пускающего слюни? Нет, не выйдет! Он уперся обеими ногами, откинулся назад, но робот продолжал молча тащить его. Вся тяжесть его тела давила сейчас на запястье. Еще мгновение – и рука выскочит из плечевого сустава. Боль помутила его разум, сама заставила переступить, только ослабить давление, снять раскаленную боль.
Он снова попытался упереться ногами в пол, но робот тащил его с силой и равнодушием тягача. Он был уже под колпаком, слышал низкое гудение. Сейчас они и с его головой сделают что-то. Он дернулся, но почувствовал, как клешня на его запястье сжалась. Сквозь всплеск нестерпимой боли ему показалось, что он слышит хруст раздавливаемых костей. Он потерял сознание.
