Поезд шел через казахские степи. Полвека назад сказали бы – летел, как на крыльях, пожирая пространство. Но как бы он ни спешил, все равно не мог остудить о воздух свои раскаленные бока. Где ж это видано – остужать горячее горячим? А солнце, еще не добравшееся до верхней точки, уже жгло вовсю, обещая превратить в сущий кошмар всю вторую половину дня и часть ночи в придачу.
– Плюс тридцать три, – констатировал рыжий лопоухий Феоктист Петров по прозвищу Коллайдер. – Два градуса за час прибавилось. Сходить, что ли, к проводнику?
Никто не отозвался. Хочешь – иди, ругайся, грози, обещай подать законную жалобу, а толку не будет. Сломавшийся вчера кондиционер проводник все равно не починит, и никто его не починит до тех пор, пока вагон, докатив до конечного пункта следования, не попадет в лапы ремонтников. Так что проводник будет извиняться, просить не писать жалоб и клясться, что врубил вентиляцию на полную катушку, а больше что он в силах сделать? Ничего. И поломка-то, наверное, ерундовая – а в просьбе троих студентов-физиков позволить им покопаться в кондиционере отказал категорически. И снова откажет. Правильно, в общем-то…
– Посчитать, что ли, сколько градусов будет тут к вечеру? – неуверенно проговорил Коллайдер.
– Ну и посчитай, – сказал ему Фрол. – Уравнения теплопередачи тебе напомнить? Нет? Тогда считай. Параметры сам сообразишь. Солнечную постоянную не забыл еще?
– Сам такой, – лениво отозвался Коллайдер.
Даже не обиделся. Типичный северянин одобряет жару в бане, если поблизости есть бассейн с ледяной водой или, еще лучше, прорубь, а при медленном томлении в духовом шкафу являет собой жалкое зрелище. Шевелиться – лень. Идти ругаться с проводником – лень. Считать – тоже лень. Думать – лень.
И чем думать? Ватой, что замещает северянину перегретые мозги?
– Сходи в соседний вагон, – подал с верхней полки голос Питирим Елисеев, иначе – Тиря. – Там прохладно.
– Одеваться лень, – со стоном отозвался Коллайдер.
Все трое валялись на полках нагишом. Простыни под ними взмокли от пота. Ехали втроем, четвертого пассажира в купе не было.
– Мне отец рассказывал, – сказал после длинной паузы Тиря, – что когда-то были такие вагоны, что можно было окно открыть. Неплохо было бы…
Коллайдер только промычал жалостливо.
Фрол оторвался от толстой монографии «Нестационарные процессы в космических средах» профессора Минькина и молвил:
– Есть способ.
– Окно открыть? – оживился Тиря. – Разбить, что ли?
– Не окно открыть, – пояснил Фрол. – Есть способ не чувствовать жары.
– Да ну! И какой же?
– Читать.
Тиря фыркнул. Коллайдер попытался глумливо хохотнуть, но смог лишь застонать.
– Ты вроде и так всю дорогу Минькина читаешь…
– Объясняю для непонятливых, – терпеливо сказал Фрол. – Есть такая древняя хохма: писатель роняет портфель, в нем стеклянно звякает. Он смущается и говорит: «Ах, рукописи упали!» Вот я и предлагаю почитать рукописи.
– А! – прозрел Тиря. – Так бы и сказал. А поможет?
– Смотря сколько прочесть, – авторитетно заявил Фрол. – Нам нужно довести себя до той кондиции, когда отключатся тепловые рецепторы. Одной рукописи на троих точно не хватит. Две – еще туда-сюда. Для начала. У вас есть?
Конечно, у них было. Может ли студент быть трезвенником в компании себе подобных? Может, если он желторотый первокурсник. Во всех остальных случаях студент, не запасшийся на дальнюю дорогу спиртным, – это нонсенс. Так было в Сорбонне во времена Крестовых походов, так было в Германии XVIII века, так было всегда и везде. В веселом городе Марбурге горожане относились в целом терпимо к пьяным выходкам буршей, понимая, может быть: кто в юности не перебесился, тот опасен. Пусть пьют, пусть бесятся, пусть дуэлируют, пусть даже гоняются со шпагой за кредиторами, как это делал Виноградов, – лишь бы не покушались на основы. Экипаж к буйству относился строже, но пить не мешал.
Коллайдер пошуровал в сумке и достал бутылку водки. Тиря покопался наверху и выудил еще одну.
– Теплая, – со страдальческой гримасой признался он.
– И это все? – саркастически молвил Фрол. – Больше нету?
– У меня нет.
– У меня тоже.
– Дилетанты, – сказал Фрол. – Я взял три и то думал: не хватит. Теперь вижу: точно не хватит… Тиря, слез бы ты, а? И закусь тащи, если есть.
Он тоже выудил свои «рукописи» и банку маринованных подосиновиков – мамин гостинец. На столике в купе стало тесно.
– Все разные, – присмотревшись к бутылкам, раздумчиво произнес Коллайдер. – С которой начнем чтение? С этой вот?
– Давай с этой. Разливай.
– Теплая… Грибы сразу открой, а то как бы обратно не полезло.
– У меня минералка есть…
Беззвучно чокнулись пластмассовыми кружками, выпили.
– М-м…
– Дай грибка.
– Как называется? – Фрол повернул к себе «рукопись». – «Слеза Севера», гм. Ну что ж, думаю, что выскажу общее мнение: перед нами молодой, подающий надежды автор. Рекомендовать.
Коллайдер и Тиря заржали.
– Повторим?
– Не, давай другую рукопись. Устроим творческое состязание.
Вторая пошла куда хуже. Тиря присосался к минералке, Коллайдер зажал обеими руками рот и содрогался, пытаясь обуздать рвотные позывы.
– Графоман, – с отвращением вынес вердикт Фрол. – Уберите.
Выдержали паузу, а перед третьей «рукописью» еще раз вернулись к «Слезе» и вновь одобрили литературное дарование писателя. Спустя полчаса никто уже не жаловался на жару. Пот на разгоряченных телах высох и больше не появлялся.
А еще через час, когда две «рукописи» были уже прочитаны от корки до корки и начата третья, в купе разгорелся диспут. Спорщики не хватали друг друга за грудки только потому, что не за что было схватить.
– Тихо, Фрол! – тщетно призывал Коллайдер. – Хорош орать на весь вагон. Ну что Минькин? Скажешь, идеей Тири попользовался? Попользовался. И моими идеями пользовался, и ссылки не давал. А на что ссылку-то давать? Была бы хоть статья в приличном журнале, а то студенческие экзерсисы, тяп-ляп… Кто о них слыхал? И потом, кто Минькин, а кто мы? У тебя ведь он ничего не тащил, верно я говорю?
– Попробовал бы он!.. – рычал Фрол.
– Глупо, – убеждал Коллайдер, а Тиря, поддакивая, кивал всем торсом, как метроном, и временами останавливал волевым усилием инерцию туловища, дабы не своротить столик. – Ну глупо же. Ты ему помоги чуток, и он тебе впоследствии поможет. В сущности, он неплохой мужик, и карьеру под ним сделать хорошо…
– А я не шлюха, чтобы под кем-то карьеру делать! – выплевывал слова Фрол, вращая красными глазами. – Сука ваш Минькин, и ведет себя по-сучьи… И вы оба не лучше! Оба суки! На, получи!..
Тиря, оказывается, не вполне начитался – успел повиснуть на руке, и только потому кулак Фрола не впечатался в переносицу Коллайдера. Какое-то время все трое шумно возились в проходе между полками.
Нет, они не подрались, и Фрол, успокоившись, признал, что был не прав по форме, но не по сути. Приходил проводник, обещал вызвать полицию, но не вызвал.
Поезд шел через казахские степи. Три голых дегустатора продолжали знакомство с «рукописями». Последней в ход пошла та, графоманская, и надо же – показалась приемлемой. Фрол пил, прилипал иногда носом к окну, любопытствуя, не показались ли вдали горы, и даже поддерживал разговор, не касавшийся уже темы профессора-плагиатора. Он понял: эти двое не стоили его внимания. Неплохие мозги при заурядной личности – это бывает. Тысячу раз он видел таких мнивших о себе, что они ловкачи, и всякий раз они проигрывали в финале. Лебезя перед Шумахером или Таубертом, они часто добивались благополучия, а на что оно? Пожертвовать интересным делом и интересной жизнью, чтобы дураки завидовали? Умный-то не позавидует… Стань таким, как они, и начнешь бояться лишиться после какой-нибудь оплошности всего, чего достиг: денег, положения в обществе, власти – и страх сожрет тебя. Кто боязлив, тот не живет по-настоящему. В прошлой жизни Михайло не раз расправлялся с такого рода людишками кулаками, шпагой или острым словцом – теперь не желал тратить на них времени. Они неистребимы, они всегда будут. И пес с ними до тех пор, пока не мешают.
Все-таки помешали. То ли кто-то из «читателей рукописей» донес Минькину, то ли сам Минькин не пожелал терпеть возле себя такого фрукта, как Фрол Пяткин, но только об аспирантуре речь даже не шла. В приличных обсерваториях и институтах не было вакансий. Знакомый рекомендовал его в свою контору младшим научным сотрудником. После серьезной проверки Фрол получил допуск и был взят в проект «Клещ» в качестве математика…
Не то! Не то! Где поиск внедренных в Экипаж агентов, а где божественная космология! Неся службу добросовестно, временами удивляя начальство оригинальными идеями, Фрол мечтал совсем о другом.
И знал: прямые дороги – не для него. Хочется, а не выйдет.
А для кого они, прямые дороги? И куда приведут?
