Но тут Миледи отложил вылет и пригласил меня по радио в штаб. Здесь я застал долговязого штатского с длинным красным носом, на который, словно повалившаяся на бок восьмерка, были нацеплены слабые очки в тонкой металлической оправе. Прилизанный, чистенький и чопорный, он протянул мне свою костлявую длань, а при рукопожатии склонился так низко, будто собирался чмокнуть мою руку.
— Командор-лейтенант Лютц, — представил меня Миледи. — Мистер Картнич из Управления по контактам с внегалактическими цивилизациями.
Слово «мистер» Миледи произнес так, словно представлял подростка, которому хотел доставить удовольствие. Оба только что вернулись с совещания у руководителя Центра. У человека из УКВЦ была обиженная физиономия, и, похоже, он не ожидал от меня особой учтивости.
— Очень приятно, — солгал я.
«Наша система обороны, — говорил позже Миледи, — безотказна, и если какая-нибудь заблудшая комета или болид все-таки шмякнутся о Землю, это будет заслугой только ученых из УКВЦ, которые не дадут уничтожить метеорит, не удостоверившись в том, не справило ли на нем случайно нужду какое-нибудь внеземное существо».
— Мы отменили операцию, Лютц, так как получили сообщение, что от основного Объекта отделился меньший по размерам объект. Сейчас он находится на более низкой орбите. По-видимому, именно этим кораблем на борт Объекта были доставлены топливо и электроника. Мы думаем, что корабль должен сесть. А мистер Картвич находится здесь для того, чтобы не спускать глаз…
— Простите, э… — Картвич стиснул зубы.
— … разумеется, не с нас, а с ваших гостей, — шутовски закончил Миледи и оставил нас одних. Было тихо. Картвич подошел к окну, взглянув на посыпанную щебенкой площадь и высморкался в белый платок.
— Так вы и есть тот самый палач? — спросил он укоризненно.
— Не понимаю, — холодно ответил я. Разговор обещал быть не из приятных.
— Якобы спаситель будто бы попавшего в беду человечества.
Я прекрасно знаю субъектов типа Картвича — при одном виде их меня начинает мутить. Ипохондрики, постоянно мающиеся с насморком или кашлем, сетующие на якобы повышенную кислотность, нытики, на каждом шагу подчеркивающие слабость своего тела, которому они тем не менее не желают помочь даже самым невинным протезом, поскольку это «профанирует совершенство природы». Сопение, кашель, икота — вот чем они подчеркивают свое превосходство над нами.
(Что делает киб, когда заболевает? Звонит механику, А когда умирает? Звонит на свалку.)
В дверях появился Миледи.
— Сел! — сообщил он. — Снова на Старт-2. Лютц, возьми мистера Картвича и садитесь в вертолет. Я сейчас буду.
Миледи был в бешенстве. С того момента, когда мы втроем забрались в вертолет, он не раскрыл рта даже для того, чтобы выругаться. Мы летели около часа в сторону Ливингстона, командор рядом с пилотом, а я позади, бок о бок с без конца прочищавшим нос человеком из УКВЦ. Человек из УКВЦ тоже был в ярости; разумеется, он во всем обвинял Миледи.
Когда мы сели на Старт-2, все уже было кончено. Посреди плиты стояла небольшая ракетка с открытым люком, опаленная снизу, словно ее извлекли из музея космических кораблей в Шерридоне. Подопечные светловолосого капитана, расположившиеся вокруг транспортеров, спешно приводили себя в порядок. Миледи спустился на землю. Я побежал следом за ним к идущему навстречу капитану.
— Прилетели из Адмиралтейства, — доложил капитан, — и забрали этого… этого…
— Кого? — спросил я.
— Не могу объяснить, господин командор, — ответил капитан. Когда он перевел взгляд на мой новый мундир, глаза его еще больше округлились.
— Зато я могу объяснить! — взорвался Миледп, не думая о том, что его слышат курсанты. — Эти мне адмиралтейские штучки! Человеку приказывают согласовывать с ними любую глупость, а сами, эти надутые индюки, не считаются ни с кем и ни с чем и устраивают такой балаган…
Позади послышалось сморкание.
— Осмелюсь заметить, — вставил Картвич, — вы позволяете себе…
— Заткнитесь! — рявкнул Миледи. Он снова повернул склоненную набок голову к капитану. — Что это было?
Капитан сунул пальцы за воротник и потер шею.
— Военная терминология не позволяет…
— Где оно сейчас?
— Люди из Адмиралтейства вывезли его в Биофизический центр. Они ожидают вас там. Всех троих.
— А какие вы получили указания, капитан?
— Никаких, господин командор.
— Тогда продолжайте караулить эту развалюху, — Миледи засопел. — В вертолет, Лютц!
Картвич двинулся следом.
Мы молчали все девяносто минут полета. Наступили сумерки, а вместе с ними небо закрыли черные, тяжелые тучи. Было душно, парило. Пилот включил освещение приборов. Стрелка тахометра показывала 250, Картвич то и дело вытирал платком шею и лоб. Ручаюсь, он понемногу закипал в своем элегантном темно-синем костюме.
— Ничего похожего на то, что было пятнадцать лет назад, — неожиданно заговорил Миледи. В его голосе уже не было злости. — Правда, Лютц? Никакой координации, сотрудничества, соблюдения устава… Кто придет в штаб первым, тот и командует. Ты слышал, чтобы голова одновременно отдавала телу взаимоисключающие распоряжения?
— Разве что во время приступа эпилепсии.
Мне не было видно сзади, но, кажется, Миледи усмехнулся. Мы пролетали над южным предместьем Ливингстона. Горели уличные фонари и цветные огоньки на верхушках небоскребов.
Картвич прильнул к боковому иллюминатору, подчеркивал всем своим поведением, что наши замечания его вовее не интересуют. Пилот вертелся, словно его подмывало вставить и свои три слова.
Сели мы перед зданием Биофизического центра. Неподалеку стояла колонна машин на воздушной подушке. Эхо наших шагов, когда мы вошли в светлый холл, привлекло внимание дежурного, и он провел нас в главный зал. В зале были двое — женщина и мужчина. Они стояли перед огромным пультом, усеянным всем тем, что человека, далекого от техники, может довести до инфаркта. Оба были в халатах. Женщина мне сразу не понравилась, и вовсе не потому, что я не люблю пышных блондинок, особенно из тех, что, разгуливая по улицам или взбегая по эскалатору, колышут своими прелестями, и отнюдь не потому, что ученый в юбке — само по себе подозрительно. Я решительно за отделение секса от науки; секс и наука — столь же уникальный, сколь и неудачный альянс. Мужчина выглядел любопытно: на полторы головы ниже женщины, подвижный, с растрепанной сальной шевелюрой, какойто шершавой физиономией — он даже побрит был неряшливо. Окинув нас пронизывающим взглядом маленьких черных глазок, он констатировал фальцетом:
