— Род, все это означает, что вы, считая, что у вас есть наследственная предрасположенность к безумию, мягко говоря, сильно заблуждались. Эти боли, как и другие симптомы, вызванные опухолью, передаются по наследству так же, как, скажем, перелом ноги.
Я поднялся и вдруг почувствовал слабость в коленях. Положив на стол деньги, я попросил доктора:
— Пожалуйста, прошу вас, заплатите по счету, доктор, и извините меня. Мне срочно нужно позвонить одному человеку.
Он попытался вернуть мне деньги, но потом, пожав плечами, согласился:
— Хорошо, вы оплатите наш ужин, а я не возьму с вас за медицинское обследование.
— Медицинское обследование, доктор, совсем другое дело! Говорю вам совершенно прямо, что вы имеете право взять с меня сколько пожелаете за ту информацию, которую вы сегодня сообщили, и этого все равно будет мало.
Я не стал звонить из ресторана: мне было необходимо хоть несколько минут на обдумывание того, что я услышал… Может быть, я воображал о себе слишком много, может быть, сделал неправильные выводы… Но я решил попробовать… попытать счастья.
Начал накрапывать дождь, но мне было все равно, я не замечал ничего вокруг. Примерно с квартал я шел пешком и довольно быстрым шагом, но больше ждать не смог — просто боялся думать об этом дальше — и, войдя в вестибюль какой-то гостиницы, направился к телефону.
Позвонив, я попросил соединить меня с номером Робин и услышал ее спокойный и несколько серьезный голос:
— Кто говорит?
— Это Род. Мне необходимо срочно поговорить с тобой. Это очень важно, слишком важно, чтобы соблюдать сейчас весь дипломатический этикет. Ты не собираешься выходить?
— Род, я не знаю, что там у тебя, но мы… мы никогда не должны с тобой встречаться. Ну поверь мне, пожалуйста. Я не должна была впускать тебя в свой дом, когда ты пришел в первый раз.
— Я должен тебе кое-что сообщить. Если ты мне не веришь и не хочешь, чтобы я приехал к тебе, мы можем встретиться в любом другом месте, где тебе будет угодно, лишь бы мы могли поговорить. Если хочешь, мы встретимся в вестибюле какой-нибудь гостиницы, где всегда много народа.
— Пожалуйста, не упрашивай меня!
— Слушай, у тебя на двери цепочка. Открой дверь и не снимай цепочку. Так я смогу поговорить с тобой прямо на лестнице. В любом месте, только не по телефону.
Несколько секунд она молчала, а я напряженно ждал. Больше я не мог ей сказать ничего. Наконец раздался ее голос:
— Хорошо, Род, приходи.
Ни тени радушия в ее словах не было, она произнесла их сухо, но, собственно говоря, почему я должен был ожидать с ее стороны радости?
Я отправился на стоянку искать свою машину. Смеркалось, и дождь начинал усиливаться.
Припарковав свой «линкольн» рядом с домом, я по мощеной дорожке направился к входу. Дождь припустил еще сильнее. Войдя в дом, я поднялся на третий этаж и постучал в квартиру. Робин открыла дверь, сняла цепочку и сказала:
— Входи и садись, Род. Я хочу, чтобы ты больше сюда не приходил; этот раз будет последним, но… не знаю, да и неважно, что ты собираешься мне сказать… давай вести себя как нормальные, цивилизованные люди. Я приготовлю что-нибудь выпить? Для нас обоих…
Мне сейчас было не до выпивки, да и особого желания пить я тоже не испытывал, но зато я знал, как меняется атмосфера общения, когда в руках есть стаканы с вкусным напитком.
— Если можно, Робин, пожалуйста. Спасибо.
Я сел в кресло, а она отправилась на кухню. Вскоре она вернулась с двумя стаканами, протянула один мне и села напротив меня.
С чего-то надо было начинать, поэтому я сказал:
— Робин, я рассказывал что-нибудь о своей матери или нет?
Видно было, что вопрос ее заинтересовал.
— О твоей матери? А о чем именно? Ведь она умерла, когда ты был совсем маленьким? Или она… жива?
Объяснение как-то не получалось, я чувствовал, как трудно продолжать:
— Пожалуй, мне следует начать с другой стороны, а к этому вернуться чуть позже, чтобы как-то связать все воедино. Ты не захотела назвать причину нашего развода, но я думаю, что она мне известна. Ты хотела иметь детей, а я нет. Это так?
— Ну хорошо… отчасти это так.
— А я считаю, что не отчасти, а в большей степени именно поэтому и что все другие обиды, которые ты имела на меня, вытекали из этой причины. Послушай, Робин, мне еще не удалось восстановить свою память, но сегодняшним вечером я узнал, что ужасно обманывался в одном своем предположении, так как принимал все, что мне говорили, за чистую монету. Еще в первый год, как мы поженились, мне стало известно, что моя мать сошла с ума и вскоре умерла. Я считал, что мог унаследовать предрасположенность к помешательству и поэтому, должно быть, решил — по крайней мере, я совершенно убежден в этом, — что не должен иметь детей.
— Ну ладно… пусть так, но ты говоришь об этих вещах так, как сам их понимаешь. Но я отказываюсь понимать, к чему ты все это мне сейчас рассказываешь? Зачем?
— А мне кажется, что все совершенно ясно: я не объяснял тебе причину, по которой я отказывался от детей. Почему я решил от тебя это скрыть, просто не могу понять! Хотя нетрудно и догадаться… Я понял, что ты не будешь по-настоящему счастлива, если у тебя не будет своих собственных детей — одного или даже нескольких. А приемные дети были бы слабым утешением, но не разрешением этой проблемы. Очевидно… ты пришла к выводу, что я должен уйти из твоей жизни, ты надеялась встретить другого мужчину, который сумел бы тебе помочь осуществить мечты о материнстве. Но мне почему-то кажется, что если бы я тебе рассказал всю правду — то есть то, что я считал правдой, — если бы я тебе объяснил, почему боюсь иметь собственных детей, то ты бы меня поняла и, несмотря ни на что, осталась бы со мной. Но ты все равно никогда не была бы по-настоящему счастлива!
— Я думаю, что ты представляешь все так, как тебе хочется видеть это самому, — ответила она, пристально разглядывая меня. — Да, да, именно так!
— Да, я все себе представлял именно так, иначе давно бы рассказал тебе все как есть. Но сегодня вечером я узнал — и узнал абсолютно точно, — что Арчи ошибался. Он был тогда слишком мал, чтобы понимать истинное положение вещей и суметь оценить их правильно. Показавшееся ему безумие моей матери было результатом опухоли мозга. И мне не угрожает никакая наследственность, я могу иметь детей, Робин.
Робин отпила немного виски, и лед в ее стакане зазвенел, когда она подносила стакан к губам. Потом она взглянула на меня и спросила:
— Это то, что ты хотел мне сообщить?
— Нет, не все. Это только небольшое вступление, чтобы мы могли объясниться до конца. Робин, я безумно люблю тебя, я не могу без тебя жить и хочу снова на тебе жениться.
