Люди Барнетта метнулись вперед, подхватили Беллами под локти и быстро завернули ему руки за спину.
– Я думаю, вы мне все пригодитесь, – сказал Барнетт.
Охранники препроводили Беллами к Уэллсу и Кларк. Теперь он чувствовал тепло тела стоявшей возле него девушки и подвинулся, чтобы их руки соприкасались. Барнетт отдал команду, и его люди тычками погнали пленников по тропке.
Их вели цепочкой, и Беллами оказался между Уэллсом (тот шел сзади) и Кларк впереди. Несмотря на то что идти со связанными руками было неудобно, девушка шла с высоко поднятой головой и развернутыми плечами. «Она бесстрашна», – несмотря на мрачные обстоятельства, восхищенно думал Беллами. Удивительно, что ему больше не было страшно. Он поступил правильно. Никто больше не погибнет по его вине, пусть даже это означало, что вот-вот пробьет его последний час. Лучше этой же ночью принять грудью тысячу пуль, чем встретить новый день гадая, кто пострадает из-за него сегодня.
Он запрокинул голову и стал смотреть на звезды, блиставшие на не скрытых листвой участках неба. Годы, которые он прожил в космосе, начинали казаться сном. Теперь его дом тут. Он принадлежит этой земле.
– Надеюсь, тебе нравится этот вид, – сказал за его спиной Барнетт. – Потому что на рассвете тебя ждет казнь.
Значит, ему суждено тут умереть.
Глава двадцать четвертая
Гласс
Ничто на Земле больше не казалось ей прекрасным. Каждая миля этой лесистой местности была теперь всего лишь очередным этапом пути, который она преодолевала во имя спасения Люка, а тот с каждой минутой все больше слабел.
«Может, нам следовало умереть вместе с остальными там, в Колонии, – мрачно думала она. – Может быть, нам вовсе не надо было сюда прилетать».
Но теперь-то Гласс не допустит, чтобы они умерли тут, в пути, одинокими и напуганными. Люк дернулся в своем забытьи, она встала, едва держась на подгибающихся ногах, провела ладонью по небритой щеке любимого, коснулась его губ. При мысли о том, что тело Люка может навсегда отказаться служить ему, в груди тоскливо заныло. Как может продолжаться существование этой планеты, если Люка не станет? И как может тогда не оборваться собственное существование Гласс? Нет уж. Она не позволит ему вот так просто взять и сгинуть в этих лесах. Она слишком многим ему обязана.
С каждым метром Гласс все ловчее тащила за собой санки, но мышцы болели все сильнее, мозг уставал, и ее все больше и больше тревожило предположение, что она движется не в том направлении. Судя по компасу, она шла к югу, но ничто вокруг не казалось знакомым. Неужели они уже тут были?
К середине дня Гласс вся взмокла. Болела спина, конечности дрожали от усталости, и она понятия не имела, далеко ли до лагеря. Надо было отдохнуть. Остановившись, она подтянула санки к дереву. Люк застонал от боли и пошевелился. Гласс рухнула на землю рядом с ним.
– Эй, – шепнула она, целуя любимого в лоб и ощущая, как он горит.
Люка уже несколько дней терзала лихорадка. В душе Гласс вновь поднялась волна сомнений. Как ей справиться со всем этим? Как пройти этот путь в одиночку, таща за собой Люка? У нее едва ли хватит сил поднять его, а уж одновременно держать Люка и отбиваться от врагов… Если те снова нападут, это наверняка будет их последняя атака.
Уперев руки в боки, Гласс смотрела в небо и глубоко дышала, чтобы унять бешено колотящееся сердце. Она со всем справится. Должна справиться. Гласс пыталась собраться с силами, а взгляд тем временем скользил по дереву, возле которого она оставила санки, и вдруг она заметила в нескольких футах над головой углубление, более светлое, чем сам ствол. Чтобы получше разглядеть его, Гласс, прищурившись, встала на цыпочки и вытянула шею. Наконец поняв, на что смотрит, она удивленно ахнула, а потом рассмеялась, стоя посреди леса, где никто, исключая лежащего без сознания Люка, не мог ее услышать. Нарушая первозданную нетронутость ландшафта, на коре виднелась вырезанная человеческой рукой надпись. Гласс разобрала заключенные в сердечко буквы «Р» и «С».
Казалось, кто-то шепнул ей на ухо, что все будет хорошо. Р. и С. любили друг друга прямо здесь, под деревом, возле которого она сама боролась теперь за жизнь любимого. При других обстоятельствах они с Люком тоже могли бы вырезать на стволе свои инициалы. Интересно, кем были эти Р. и С., и как давно они сидели тут вместе? Были они молоды или успели пожить? И их любовь – вспыхнула ли она совсем недавно или прошла испытание долгими годами брака? Может быть, эта чета не пережила Катаклизма. Может быть, они ничего не знали о тех ужасах, которые ждали род человеческий. Им было известно, лишь что они любят друг друга и что символ их любви достоин того, чтобы его увидели многие последующие поколения. От взгляда на эту давным-давно вырезанную эмблему у Гласс заныло в груди. Эта пара не могла знать о том, что однажды прилетевшая из космоса девушка увидит символ их любви. Было ли им до этого хоть какое-то дело? Скорее всего, нет. Им было дело лишь до своей любви.
Гласс перевела взгляд вниз, на Люка, грудь которого ритмично поднималась и опускалась. Неважно, что Гласс напугана и неизвестно, сумеют ли они добраться до лагеря: им повезло уже потому, что здесь и сейчас они живы, и этот миг – все, что у них есть. А если им нужно что-то большее, ей придется побороться – ей одной за них обоих. Гласс наклонилась и опять впряглась в санки с Люком, чувствуя новый прилив энергии.
Они непременно дойдут. Теперь она ни за что не сдастся.
Пробравшись сквозь особенно густые заросли, Гласс увидела нечто, от чего все у нее внутри перевернулось. Озеро. Но может ли быть… Наверняка все земные озера похожи друг на друга. И тут она заметила обломки челноков.
Гласс завопила от радости. Она и запрыгала бы, если бы не была такой усталой. Она почти дошла. Теперь до лагеря было рукой подать. Но потом, когда Гласс взглянула на противоположный крутой берег озера, ее сердце сжалось. Чтобы дотащить туда Люка, потребуются долгие часы. Продержится ли он так долго? Если нет, ей останется надеяться только на то, что ее собственное тело не сможет противостоять горю. Она предпочтет мирно лежать рядом с любимым среди лесов, чем провести остаток жизни с грузом куда более тяжелым, чем эти неподъемные санки, – ведь сердце ее будет разбито навсегда.
Глава двадцать пятая
Уэллс
Уэллс следом за Кларк и Беллами доковылял до лагеря. Руки, скованные наручниками за спиной, онемели, лицо было исцарапано ветками и колючками.
Теперь они стояли перед тюремной хижиной. Один из охранников избавил их от тряпичных кляпов, и Уэллс несколько раз открыл и закрыл рот, чтобы вернуть челюстям чувствительность.
