— Вкусное? — Анна призадумалась. — То, что я сама готовлю. Вот честно, общепит даже в рот взять не могу.
— По профессии, видимо, повар? — спросил я, продолжая избегать прямых обращений.
Она кивнула.
— Я и поваром работала, и официанткой, — Анна вздохнула, словно не хотела вспоминать. — Кем только не работала…
Почти как я. Богатая трудовая биография для пятнадцати лет. Или она просто выглядит моложе?
— Теперь вот фотомодель? Случайно, не у Кускова?
Антон Кусков был владельцем единственной в городе частной фотостудии. Он делал действительно качественные портреты, хорошие урбанистические снимки, но из всех направлений предпочитал стиль «ню». Многие звезды порнофильмов, кстати, начинали свою карьеру у Кускова, но, конечно, он не говорил об этом в открытую. А работы его украшали, между прочим, и один из коридоров Дома Литератора, на радость старичкам.
Анна помотала головой. Имени Кускова она, наверно, не слышала.
— Друг… однокурсник учится фотографировать. Говорит, у меня подходящая внешность.
— Выставляет, наверно, в Интернете?
— Где ж еще… Он только начинает.
Солнышко припекало аки в каком-нибудь Каире. Дивное, дивное лето… Я наконец стянул пиджак и, закинув его за спину, поинтересовался:
— А мороженое и сок — это тоже невкусно?
И тут она взглянула так, что я похолодел, несмотря на всю эту жару. В огромных карих с прозеленью глазах была такая усталость, такое опустошение… боль выжженного до минерального слоя поля.
Девочка… кто же это с тобой сделал..?
— Извините, — проговорила Анна так, словно речь давалась ей с трудом. Словно она только что исцелилась от немоты. — Вы просто очень похожи на одного моего знакомого.
Она зажмурилась и покачала головой.
— Очень похожи…
И тогда меня ударило снова. Лето, жара, июль, Анна — все внезапно потеряло цвет, а потом смялось: так ребенок одним движением сминает в горсти пластилиновую фигурку. Я ощутил мгновенный, пронизывающий холод и свалился вниз, в антрацитовый мрак.
Каширин Кирилл Александрович, двадцать шесть лет, сотрудник следственного отдела при епархии…
Да, верно… это я. Черт, больно-то как.
Капельницу, и внутримышечно. Вы родственница?
Ингу, что ли принесло? Иди-ка ты, милая моя, отсюда на… Без тебя тошно. Тошно… Отпуск, называется.
Держите его руку, вот так.
Холодно. Ешкин дрын, как же холодно. Как тогда, когда я на Крещение в прорубь нырял. Серапиону, сволочи мордастой, хоть бы хны, а у меня ангина. Одеяло бы…
Я не знаю, как это получилось. Он умрет?
Нет, Совершенный. Но вам нужно быть осторожней со спонтанными выбросами силы.
Он так похож на Дэна…
Это правильно. Умирать я пока не собираюсь.
Послушайте, Совершенный… Я полагаю, ваш новый знакомый — визионер.
Отдохнул, мать вашу.
… Я пришел в себя на следующее утро, бодрый, деятельный и зверски голодный. Не открывая глаз, по одному запаху лекарств, пота, немытых тел, я определил, что нахожусь в больнице. Как все серьезно, братцы. Ныла в локтевом сгибе правая рука, видимо, из-за капельницы, но боль и холод ушли, спасибо и на этом. Да, угостил, называется девушку мороженым.
Анна дремала на стульчике рядом, держа меня за руку. В сером утреннем свете ее личико выглядело усталым и изможденным, украшенное, ко всему прочему, еще и размазанной подводкой. Что же, она тут всю ночь просидела, следя, чтоб я по буйному делу капельницу не вырвал?
Я шевельнул затекшей за ночь рукой, и Анна встрепенулась.
— Ой… А где…
— Мы в больнице, — проговорил я. Ладно, не будем скромничать: прохрипел с оттяжкой в сипение. — Интересно начинается… наше знакомство, правда?
Помедлив, Анна выпустила мою руку и энергично потерла лицо, размазывая тушь еще сильнее. Я огляделся. Стандартно обшарпанная палата на шесть коек, три пустуют, на занятых неопрятного вида дедки, свидетели и активные участники первой русской революции. Окна зарешечены и покрашены жизнерадостной белой краской.
— Это что, Симаковская больница?
— Первая медсанчасть, неврология, — промолвила Анна. — Кирилл, у вас… спазм сосудов. Подозрение на инсульт.
Я через силу усмехнулся.
— Перегрелся… А вы тут всю ночь со мной возились?
Анна покраснела. Наверно и утку мне подавала, в связи с вечной нехваткой медицинского обслуживающего персонала.
Неловко-то как. Второй раз в жизни неловко.
— Вы всегда такой официальный? — Анна как-то жалко улыбнулась.
Да уж. Какие теперь могут быть «вы»… Утка очень соединяет, не правда ли?
— Анна, — я постарался, чтобы мой хрип-сип прозвучал помягче, — иди домой. Родители, поди, места себе не находят. А за мной проследят.
Она помолчала, а потом сказала, старательно глядя в сторону:
— А у меня нет родителей, Кирилл. Я сирота.
Вот и все. Усталость и обреченное спокойствие. Помнится, я говорил о своем сиротстве с этакой радостно-истеричной бравадой: s'ect voila Каширин, и шли бы вы все подальше. Дурак, не убавить, не прибавить.
— Я тоже.
Некоторое время мы не разговаривали. У меня в голове крутилась мысль: и в этом похожи. И ощущение чего-то странного и в высшей мере неприятного росло и крепло, уверяя: больница, дружище, это еще цветочки. Что ты будешь делать…
— Анна…, - слово из темноты само выпрыгнуло на язык, — что такое визионер?
Теперь она посмотрела на меня даже не со страхом — с паническим животным ужасом.
* * *
Из больницы я вышел через две недели, пройдя все положенные прелести в виде капельниц, томограмм, горстей таблеток всех цветов и размеров, и с крайне невнятным диагнозом «подозрение на микроинсульт». Лечащий врач, кореец с очень хитрым лицом и веселой фамилией Фуй, ничего толкового мне не сказал, посоветовав не перерабатывать, больше гулять и пить витамины, и я убедился, что он и сам не в курсе, что же такое хлопнуло по пациенту-бедолаге. Справки и бумаги я вручил Серапиону, и со спокойной совестью ушел догуливать отпуск.
Но лето было безнадежно испорчено.
Поначалу я еще пытался все поправить. Ходил в кино и в парк гулять, пил запрещенное врачом вино, вкусно кушал в любимой забегаловке и даже пару раз звонил по старой памяти Анжелике, которая, учуяв, видимо, мое романтическое настроение, к телефону не подходила, прячась за матушкой, коя вежливо рекомендовала забыть данный номер.
Потом мне стало скучно. Настолько, что я отбил Серапиону sms с вопросом, ходят ли духи в туалет. Серапион, естественно не счел нужным отвечать идиоту; я же основательно загрустил.
Анна исчезла спустя десять секунд после вопроса о визионере. Вскочила и выбежала из палаты, прошептав что-то вроде «я не могу, не могу…» через несколько дней — поздно спохватившись — я обнаружил и пропажу телефона с кошельком; медбрат Андрюшенька с архичестной физиономией уверял меня, что «девчонка та, чернявая, увела», но я почему-то знал: он сам и подтибрил плохо лежавшее.
