— Каком преступлении? — пролепетала старушка, повиснув на дюжих руках городовых.
Не отвечая, фон Эксе грозно сверкнул глазами на Севастьянова:
— Занимаешься совместно с нею распространением революционной литературы, каналья? Обманул доверие начальства?
— А-ва-ва, — хотел что-то ответить Севастьянов. У него громко стучали зубы и голова клонилась к плечу.
— Свести обоих вниз к приставу и под его наблюдением доставить в участок! — приказал фон Эксе.
Оставшись один в номере, он запер дверь на ключ и тотчас же принялся за поиски. Заглянув под кровать, под диван, поднял постель и снова уложил ее на место, открыл и захлопнул платяной шкаф. Отерев пот со лба и бормоча под нос ругательства, он осмотрелся и заметил небольшой деревянный сундучок, походивший на те, какие бывают у новобранцев по прибытии в часть.
Фон Эксе попробовал открыть сундучок — не тут-то было. Тогда он выхватил из ножен шашку и, засунув острие в щель, нажал. В замке что-то звякнуло, крышка отскочила. В сундучке лежали два тяжелых мешочка. Фон Эксе опустил руку в один, потом в другой — послышался мелодичный звон золота.
— Господи, пронеси! — набожно прошептал фон Эксе.
Он вложил шашку в ножны, быстро расстегнул шинель и ловко привязал к белому муаровому поясу, стягивающему мундир, слева и справа по мешочку. Мешочки свисали ниже колен, полы шинели оттопыривались, но это все же было лучше, чем появиться в коридоре с ношей в руках. Тяжело ступая, фон Эксе, бледный и готовый ко всему, вышел из номера. Но коридор был пустынен и тих. Немногочисленные жильцы прослышали, что у француженки обыск, и попрятались в своих номерах, чтобы не попасть полиции под горячую руку.
Считая себя уже в безопасности, фон Эксе вдруг увидел рыжего гимназиста, подымающегося по лестнице…
Трудно сказать, как случилось, что Яшу не задержали внизу, в вестибюле. Возможно, что пристав, увозя и городовых и арестованных, впопыхах не оставил швейцару соответствующих распоряжений.
Возможно, что швейцар Никита, погруженный в размышления о превратности судьбы, в рассеянности не заметил мальчишеской фигуры, легко взбежавшей наверх. Так или иначе, но ничего не подозревающий Мельников беспрепятственно поднялся на второй этаж. Сегодня было первое число, день платежа за урок мадам де Перль.
Внезапно Яша увидел незнакомого полицейского офицера, глядевшего на него в упор с самым недобрым выражением.
— Ты… куда? — чуть задыхаясь, спросил тот.
— Прошу мне не тыкать! — с мальчишеским задором ответил Яша.
К его удивлению, офицер обмяк и послушно переспросил:
— Вы куда?
— К мадам де Перль, — радуясь победе, ответил Яша и хотел пройти.
Неожиданно офицер дружески обнял его за плечи и зашептал:
— Идите, молодой человек, отсюда поскорей. У нее сейчас обыск!
Первым движением Яши было ринуться в комнату мадам де Перль, защитить ее, сказать, что он, он один во всем виноват, что француженка даже не подозревала, какую газету он выписывал на ее имя. Однако Мельников тотчас сдержал свой порыв. Сколько раз говорил ему Суренко, что никто не вправе хотя бы косвенно ставить под удар организацию. А ведь если он, Мельников, явится с повинной, неминуемо пойдет расследование, и ниточка легко протянется к Алексею: все в Касперовке знали дружбу Яши с «политическим» Суренко.
Яша молча сбросил с плеч руку фон Эксе и, круто повернувшись, стал спускаться вниз.
Полицеймейстер несколько мгновений напряженно следил за удаляющимся гимназистом, потом с облегчением вздохнул и скрылся в своем номере. Здесь он переложил мешочки в чемодан и слегка дрожавшими руками тщательно запер его на ключ.
* * *
Суренко выслушал взволнованный рассказ Мельникова об аресте старой француженки и задумался.
— Не похоже, чтобы тут пахло политикой, — сказал он наконец. — Содержат ее в участке в общей, а не в одиночке; далее, обрати внимание, обыск делал полицейский, а не жандармский офицер. Тут, брат, что-то не так!
Словом, насколько понял Яша, мучившая его мысль, что из-за него арестовали мадам де Перль, вызывала большое сомнение.
— Что и говорить, один экземпляр «Правды» для нас теперь безвозвратно потерян, — вздохнул Суренко. — Но, кажется, нового полицеймейстера заинтересовало в комнате старухи что-то совсем другое… Ты Федяева знаешь? Сидел по делу Совета рабочих депутатов, слесарь… Жена его служит горничной в гостинице.
— Степановна? — оживился Яша. — Как же, знаю.
— Ну, так вот, сходи к ним на дом, расспроси ее. Может быть, она что-нибудь поняла во всей этой странной истории.
Яша не застал Степановну дома… На свою беду, она сразу же заподозрила какую-то связь между пропажей золотого клада и странным поведением полицеймейстера. Возможно даже, что она кое-что заметила в то утро, когда он воровски шмыгнул из номера мадам де Перль к себе. Словом, Степановна заявила в полицию на фон Эксе.
Пристав Шумейко внимательно выслушал ее и задумчиво сказал:
— Это твой муженек участвовал в беспорядках в девятьсот пятом? Как же, помню…
— Он тоже доси вас вспоминает, — ответила, вздохнув, Степановна.
После паузы пристав вежливо спросил:
— А не вы ли, почтенная, сами и стащили золото госпожи де Перль? Сознавайтесь!
Степановну посадили.
* * *
Старый слесарь-инструментальщик Федяев, отбывший ссылку по делу Таганрогского Совета рабочих депутатов, явился на вечерний прием к присяжному поверенному Золотареву, защищавшему его на процессе.
— Малость постарели, Александр Сергеевич, — сказал Федяев, опускаясь в кресло у стола и глядя на красивое, чуть обрюзгшее лицо адвоката.
— Ага, Федяев! — тотчас узнал адвокат своего подзащитного и с любопытством оглядел его.
Чисто выбритый, с резко очерченной линией рта, Федяев, казалось, был вполне спокоен. «Силен!» — со смешанным чувством уважения и зависти подумал Золотарев.
— Отбыли? — спросил адвокат. — Весь срок? Полностью?
— Нам скидки не полагается, — чуть усмехнулся Федяев. — Старый срок отбыл, нового еще не заработал. Но сейчас не об этом речь.
Голос его едва заметно дрогнул:
— Жену мою, Анну Степановну, взяли. Совсем без причины, она никакого участия в моих делах не принимала. Помочь бы ей надо, Александр Сергеевич.
— Как же без причины, — со вздохом возразил Золотарев, — если вы ее муж? Вы и причина! И, уверяю вас, вполне достаточная.
Адвокат поднялся, бесшумно по мягкому ковру подошел к двери и убедился в том, что она плотно прикрыта. Потом он подошел к Федяеву и шепнул ему на ухо:
