– О! – После вчерашнего выговора меня будто окатило волной облегчения.
– Это был сарказм, дуреха, – засмеялся Нед, громко ставя кружку на стол. – Слушай, ты вот не любишь, когда я напоминаю, что старше тебя на три года…
– На два года и один месяц, – машинально поправила я.
– Одна фигня, – фыркнул он. – Но я считаю, ты могла бы быть помягче с Соф. Могла мне сказать, что Джейсон к тебе клинья подбивает. Однако я отдаю себе отчет, что целый год на пару с папой – это рехнуться можно. Наверное, я должен был приехать домой на Пасху… Уезжать в Лондон всего через неделю после его смерти – это полная задница. Ты ведь не одна о нем скорбела, ты в курсе? Может, «через два года и один месяц» ты это раскумекаешь.
– Ты зол из-за Джейсона, – глубокомысленно изрекла я.
– Р-р-р-р! – Нед сорвал лыжную шапку и сунул в карман. Волосы вырвались на свободу, и он снова стал похож на себя. – Я зол на Джейсона. Уверен, ты тоже.
– Это была не его вина, – произнесла я, потому что целый год винила Джейсона в своих несчастьях и чувствовала себя обязанной его обелить. – Он просто растерялся после смерти Грея, не знал, как себя вести.
– Зато, блин, прекрасно знал, что ты на два года младше, – фыркнул Нед, не слушая меня. – Козел.
– Он же твой лучший друг.
– Бывает, и лучший друг оказывается козлом. Кретин.
– Он меня любил, – объяснила я.
– Он так сказал? Или стиснул зубы, задвигал кадыком вверх-вниз и сказал… – Нед скроил похоронную мину, отвел взгляд (получилось очень похоже на Джейсона, я чуть не прыснула) и прогудел: – Ты меня любишь?
Я точно знаю: то, что было у нас с Джейсоном, – это любовь. Но нам не стоило держать все в секрете. А ему не обязательно было вынуждать меня выпрашивать у него общение после отъезда. Поэтому я сказала:
– Тихушник недоделанный.
– Иди сюда. – Нед скрутил меня скорее в полунельсон, чем в объятия, и провел кулаком по волосам. – В точку. Любовь скрывать нельзя… Господи, я говорю знаешь как кто?
Так мы и стояли некоторое время: я – неудобно согнувшись пополам и дыша ртом. Нед еще раз погладил меня по волосам и отпустил – я наконец глотнула воздуха. Нед застегнул на талии поясную сумку и – невероятно! – вид у него стал самый модный. Только Неду такое по силам.
– Я поговорю с Алторпом, чтобы не пудрил тебе мозги. Но сейчас я ухожу гулять с Соф.
– А что ты ее к нам не пригласишь? Ее мать будет вас кормить только вегетарианской едой. У меня нет опыта в похмелье, но инстинкт подсказывает, что захочется пиццы.
– Потому что папа намерен тебя отчитать, – ухмыльнулся Нед, идя к двери. – Я свое уже выслушал, больше не хочется.
После его ухода я вынесла из кухни мешок с мусором, вернулась и вытерла столы губкой для посуды, пшикая какой-то химией с резким запахом, которую Грей бы не одобрил. Я заставила себя съесть банан и сварить кофе, сняла стулья со стола, уселась и принялась ждать папу.
Я смотрела на свои руки, сложенные вместе на столе, как в детстве. Мы с Томасом с неизменным упорством затевали авантюры, заканчивавшиеся разрушениями, выгодой или научной экспертизой (а иногда всем сразу). По возвращении домой Томас прятался, а я топала прямо на кухню ждать обнаружения и наказания.
– Я наказана? – спросила я папу, едва он вплыл в кухню, проверив первым делом, что его фирменные красные кеды не промокнут.
Это его сбило.
– Найн, это же была вечеринка Неда, Неду и отвечать. С краном действительно вышло случайно?
– Да. – Я ожидала гусиного шипения, но не дождалась.
– В кухне убрали? Тогда, может, ты вызовешь водопроводчика, а Нед оплатит ремонт? – Папа налил себе кофе и сел рядом со мной. – Пожалуй, до сентября я сам распределю смены в «Книжном амбаре». Работайте вместе и больше не ссорьтесь. Может, поужинаем всей семьей сегодня, или завтра, или послезавтра… – Папа улыбнулся: – Готовить буду я или твой брат. Не надо больше печеной картошки и овсяных хлопьев. Ты готовишь, как твоя мама.
– И все?
– Хочешь наказания за то, что повеселилась? – Папа сморщил нос. – Если бы праздник устраивал Грей, вышло бы то же самое. Я считаю, что ты должна Томасу извинения. Подробностей я не знаю, но утром он ушел очень расстроенный…
Папа еще говорил, когда я со скрипом отодвинулась на стуле и, ударившись мыском о ножку стола, бросилась к двери в гостиную и настежь ее распахнула. Я пробежала через гостиную к комнате Грея… Томаса.
Дверь не была заперта и раскрылась от моего барабанного стука кулаками.
На кровати голый матрац, вчерашние следы раздавленного «Черного Лесса» исчезли. На пианино стопка аккуратно сложенных поваренных книг, собранных по всему дому и принесенных из «Книжного амбара». В комнате все еще немного чувствуется запах виски. Над пустотой печальным синим пенисом висела Колбаса.
– Он постучался ко мне в очень ранний час.
Я обернулась. В дверях стоял папа и смотрел на меня.
– Он стоял с уже собранными вещами и сказал… – Папа поколебался, – …что не может здесь оставаться и поживет у друга.
– У кого? – Единственным другом Томаса была я. Если не считать Соф, Мег и всех, с кем он общался в те дни, когда я его игнорировала, нырнув в очередной тоннель во времени. Он, наверное, много кого знает в Холкси, жил же он здесь пять лет назад. – Где он?
– Я проверил, там надежное место, его мама в курсе, но, Готти, Liebling, – папа протянул ко мне руки, однако я уже пробежала мимо, когда он закончил: – Он не хотел, чтобы я тебе говорил.
Воскресенье, 17 августа – понедельник, 18 августа
[Минус триста пятьдесят – триста пятьдесят один]
Вбежав в свою комнату, я сорвала с кровати лоскутное покрывало, скомкала и швырнула к двери. За ним полетели одеяла и постельное белье с незадачливыми велосипедистами – сейчас лето, кому нужны шерстяные одеяла? По комнате разлетелись скатанные носки. Носки Томаса. Умляут сразу же прыгнул на один из них и удрал с добычей под кровать.
Дальше что? На спинке стула висел кардан. Я запустила им в образовавшуюся гору белья для стирки, опрокинув при этом стул. Мне требовалось двигаться и что-то делать, иначе я начну думать: «Томас ушел, Томас ушел…»
Я вне себя от бешенства.
Да как он мог снова подстроить свое исчезновение?!
Сломанная губная помада отправилась в мусорную корзину, за ней полетели одолженные у Соф сережки. Я высыпала туда же плошку с резинками для волос и шпильками, а потом выбросила и плошку. Вся комната уставлена тарелками – результат Томасового пристрастия к кулинарии и многих часов, проведенных за письменным столом в поисках потерянного времени. Когда у двери выросла стопка тарелок, а все остальное отправилось в мусор, беспорядка в комнате поубавилось, но сердце у меня по-прежнему отскакивало от стен. Как он смел так поступить?
