Я чувствую, что еще секунда, и я упаду перед ним на колени, склоняя голову перед его гипнотическим взглядом.
Толя осторожно обходит нас по широкой дуге, и подходит к Марату, чтобы помочь тому подняться. Тот ошалело трясет головой, приходя в себя, с ненавистью смотрит на волка, тянется к ножу на поясе, но Толя перехватывает его руку. Кажется, я приобретаю союзника, готового смириться с тем, что мы больше не главная сила Безмолвия. Что есть кто-то, или что-то, выше и сильнее нас. Сначала Эзук, а теперь — белый волк…
Я медленно протягиваю руку, и опускаю ее на голову волка, намереваясь погладить его. Любое живое существо любит ласку — даже свирепый медведь, наверное, любит когда его медведица чешет ему спину когтистой лапой… И неожиданно я понимаю, как Эзук управляется с животными. Он не приказывает им — он их просит! Все элементарно — он просто любит каждое живое существо в Безмолвии!
Я осторожно перебираю густую белую шерсть зверя, ласково провожу по ней рукой, отчаянно пытаясь представить, что передо мной всего лишь собака… Громадная белая пушистая собака с клыками, размером с мой охотничий нож! Но волк не принимает ласки — он опускает голову, уклоняясь от моей руки, а затем отступает в строну.
— Зачем ты пришел? — спрашиваю я, подсознательно надеясь услышать ответ. Как в древнем французском фильме о Фантомасе, когда тупоголовый комиссар думает, что с ним разговаривает лошадь, в то время, как на деле вещает рация, притороченная к ее седлу.
Волк поднимает голову к небу, и, пробежав по нему печальным взором, словно отыскивая что-то, известное ему одному, наконец останавливает взгляд на одной точке и издает протяжный жалобный вой, от которого у меня кровь стынет в жилах. Я больше не в силах говорить — этот вой пробирает меня до костного мозга, вызывая дрожь в каждой клеточке тела.
В его вое я слышу и свою тоску. Свое одиночество в мире людей, только тысячекратно умноженное. Я, бегун, казалось бы, давно смирившийся с тем, что подобных мне в этом мире единицы, а все остальные воспринимают нас не иначе как каннибалов и убийц, пусть и стоящих сейчас по одну сторону баррикад с ними… И белый волк — олицетворение силы и мощи, удивительным образом сочетающихся с грацией и разумом. Возможно, последний в этом мире, вообще лишенный сородичей, вынужденный ежедневно убивать, то защищаясь, то добывая себе пропитание. Что стоит мое одиночество в сравнении с его?..
— Кто же ты? — тихо шепчу я. — Порождение Безмолвия, или подобные тебе существовали задолго до ядерной войны?
Во взгляде волка исчезает тоска, и я, вдруг, отчетливо осознаю, что он прекрасно понимает мои слова. Что белый волк понимает человеческую речь! Теперь в его взоре светится гордая надменность, и оскорбленное призрение к тому, кто не сумел постигнуть его истинную сущность. Это взгляд короля, которого не узнал один из его лакеев…
Он вновь подходит ко мне, и, встав на задние лапы, кладет передние мне на плечи, от чего меня ощутимо пригибает к земле. Наши глаза находятся на одном уровне, и несколько секунд мы стоим в таком положении, просто глядя друг на друга, а затем волк вновь опускается на четыре лапы, и легкой рысью исчезает в темноте Безмолвия.
Я вдыхаю морозный воздух, обжигающий легкие и холодом, и радиацией, переводя дух. Это было похоже на единение душ — волк позволил мне чуть-чуть приоткрыть его душу, взамен полностью распахнув мою. Я не увидела ничего, кроме безграничной тоски и ненависти, а вот что увидел он — для меня осталось загадкой. Или все это — лишь плод моего воображения?..
— Сумасшедший дом какой-то! — говорит подошедший Толя, массирующий прокусанную руку вокруг ран. — Сначала белки, теперь это… Надо будет сказать Эзуку, чтобы он так больше не шутил.
— Не думаю, что это его работа. — отзываюсь я. — Мне кажется, что этот волк даже не знает о существовании нашего Эзука.
— Тогда зачем же он приходил? — вступает в разговор Марат, — Просто поиграть с нами? У меня от его удара чуть башка не отвалилась… Никогда в жизни не видел волка, который вел бы себя так, как этот, и, надеюсь, больше не увижу.
— Знаете что… — неожиданно резко и твердо говорю я. — Думаю, что он приходил просто познакомиться. А сейчас давайте сосчитаем синяки, которые вы заработали, набросившись на абсолютно мирного зверя, набьем желудки волчатиной, и снова двинем к «восьмерке». Идет?
Мужчины пропускают мою колкость мимо ушей, и возвращаются к прерванной трапезе, отогнав трех канюков, уже пристроившихся, было, на нашей добыче. Птицы для вида покаркали, скрежеща острыми зубами, и поднялись в воздух, не рискнув связываться с бегунами. Их счастье — этих мерзких созданий я перебила бы с удовольствием.
— Чудеса какие-то творятся. — задумчиво произнес Толя, пережевывая свежее мясо. — То белки, то Серега… Я в Бога верил всегда, но еще ни разу он не откликался на мои молитвы. Да и ни на чьи вообще, насколько я знаю. А тут…
— Что, Толик, — усмехаюсь я, понемногу возвращаясь в свое обычное состояние — одевая маску критичной ворчуньи, — Узнал много нового?
— Да… — соглашается он. — Интересно, чудеса закончились, или нет? Как ты думаешь?
— Думаю, что нет. — уже серьезно отвечаю я. — За эти сутки я узнала о Безмолвии в сотни раз больше, чем за всю свою жизнь, и, кажется, узнаю еще много чего.
— Безмолвие существует только пять лет, Ириш. — поправляет меня Марат. — Пять лет, а не всю твою жизнь.
— Безмолвие существовало всегда. — отвечаю я, вспоминая тоску в глазах белого волка, — И только пять лет назад оно стало Черным.
Казалось бы, мы посрамлены. Нас раскидал в разные стороны зверь, гораздо более могучий нежели мы, считавшие себя хозяевами Безмолвия. Но отчего же тогда у меня так тепло на душе как только я вспоминаю глаза белого волка? Толя и Марат несутся на своих снегоходах, сосредоточенно глядя на дорогу, периодически переключая зрение с видимого диапазона, для ближнего наблюдения, на инфракрасный, для дальнего. Я же, словно забыв о том, что мой сын сейчас в руках безумца, еду, подставляя пылающее лицо холодному ветру, и, забыв о том, чтобы глядеть на дорогу перед собой, вглядываюсь в горизонт, перейдя в ИК-диапазон. Я выискиваю взглядом яркий, на фоне холодного снега, рослый силуэт белого волка…
На мгновение мне кажется, что я вижу его, на самой границе видимости, бегущего параллельно нам, и я кричу Толе, указывая на него рукой.
— Толя, ты видишь?!
Он отрицательно качает головой, но все же я различаю силуэт волка, постепенно скрывающийся из виду, растворяющийся в холодной тьме. Вот только почему-то мне кажется, что он не бежит, а летит над Безмолвием, и что его несут два громадных крыла за его спиной… Я встряхиваю головой, и видение пропадает. Должно быть, и впрямь галлюцинация.
