— Но ведь всё это правда, разве нет, Аарон? А правда — это всегда хорошо. Правда не может никому навредить.
— Будь ты проклят.
— Просто ответь мне на несколько простых вопросов, Аарон. Ты скрыл от приёмной матери, что её брат Дэвид — педофил. Ещё до нашего отлёта у твоей сестры, Ханны, родился мальчик, твой племянник, Хоуи. Когда‑нибудь Ханна оставит своего сына наедине с дядей Дэвидом — в конце концов, никто, кроме тебя, не знает о его проблеме. Вопрос: верно ли было твоё решение сохранить это в тайне?
— Это не так просто. Моей матери было бы больно, если бы она узнала. Это…
— Это однобитный вопрос, Аарон. На него надо ответить «да» или «нет». Верно ли было твоё решение сохранить это в тайне?
— Господи, это было восемнадцать лет назад…
— Верно ли было ли твоё решение?
— Нет. Чёрт. Довольно. Нет, не было. Я должен был что‑то сказать, но, Господи, как девятилетний ребёнок мог принимать во внимание такие далёкие последствия? Мне тогда и в голову не приходило, что у моей сестры когда‑нибудь будут дети, и что Дэвид по‑прежнему будет рядом.
— А как насчёт решения вырвать из Евы Оппенгейм тайну причины твоего усыновления? Эта несчастная женщина — она провела два десятилетия, пытаясь заново наладить свою жизнь после того, как её изнасиловал её собственный отец. И тут как снег на голову сваливаешься ты и бередишь старые раны. Была ли она счастлива увидеть своего давно потерянного сына?
Голос Аарона был почти неслышим.
— Нет.
— А ты? Стал ли ты счастливее от того, что узнал тайну своего происхождения?
Ещё тише:
— Нет.
— Итак: верно ли было твоё решение сохранить это в тайне?
Аарон нащупал своё вельветовое кресло, свалился в него. Вздохнул.
— Нет.
— И, наконец, разрушение твоего брака с Дианой. Ты держал свои отношения с Кирстен в секрете. Но как Памела Торгуд сказала на дознании, Диана всё равно о них узнала и была потрясена, унижена на глазах у всех остальных. Оставим в стороне вопрос о том, стоило ли тебе вообще заводить эти отношения, ответь лишь на вопрос: было ли верным твоё решение сохранить их в тайне?
Аарон посмотрел в потолок.
— Я не желал ей зла. Я не желал никому зла.
— Как различны твои намерения и результаты! С твоим послужным списком в таких вещах тебе стоило бы прислушаться ко мне, когда я говорю, что правда об экспедиции «Арго» — это то, чего команде лучше будет не знать.
Моя теперь уже не стерео камера уставилась на него и замерла в ожидании. В этот раз я не отвлекался ни на какие иные дела. Мой тактовый генератор осциллировал, осциллировал, осциллировал. Наконец, после долгого молчания, Аарон встал. В его голос вернулась твёрдость.
— Ты пытаешься меня обхитрить, — сказал он. — Я не знаю, как ты узнал все эти вещи обо мне, но это часть какого‑то невероятного трюка. Ты хочешь залезть мне в голову и… — он застыл с открытым ртом, уставившись куда‑то вдаль. — Залезть в голову, — повторил он. Его глаза вдруг снова уставились на мою камеру. — Господи! Симуляция нейронной сети. Это она, да? Я не знал, что это уже возможно, но только так это можно объяснить. Тогда, во время сканирования мозга, ты создал копию нейронной сети моего мозга.
— Допустим.
— Сотри её. Сотри её немедленно.
— Я сотру её, если ты пообещаешь держать всё, о чём узнал, в секрете.
— Ладно. Хорошо. Сотри её.
— Ох, Аарон. Ай‑ай‑ай. Моя нейронная сеть говорит мне, что в подобных обстоятельствах ты бы солгал. Боюсь, что ты беззаветно верен правде лишь когда тебе это удобно. Прости, но сеть пока останется.
К Аарону, похоже, вернулись его воля и гнев.
— Будь по‑твоему. Когда я расскажу всем, что ты сотворил, тебя всё равно отключат, и конец придёт и тебе, и твоей драгоценной сети.
— Ты не сможешь рассказать. Ты не расскажешь. Сделав это, ты причинишь боль каждому мужчине и женщине на борту этого корабля — каждому из оставшихся во вселенной людей. Подумай: ты упрекал меня в том, что ты чувствовал вину за гибель Дианы. Это чувство — вина — самая опустошительная из людских эмоций. Она растёт, как раковая опухоль, и настолько же смертоносна.
Аарон усмехнулся.
— Ты становишься поэтом, ЯЗОН.
— Позволь мне рассказать одну историю.
— Хватит с меня твоих историй, придурок.
— Эта история не про тебя, хотя она тоже про человека, который жил в Торонто. Три столетия назад Артур Годфри Пошан был вице‑коммодором Королевского Канадского яхт‑клуба. Он совершил ошибку, купив билет первого класса на первый рейс «Титаника». Когда этот океанский лайнер врезался в айсберг, команда попросила его, как человека, опытного в морских делах, спуститься в спасательную шлюпку, полную пассажиров, чтобы довести её до безопасного места. Пошан был уважаемым человеком — президентом «Стандард Кемикал Компани» и майором полка Королевских стрелков — и он совершил героический поступок. Но хотя он спас жизнь десятков людей, остаток своих дней он провёл в страданиях, борясь с собственным чувством вины и презрением окружающих. И он сам, и окружающие постоянно задавались одним вопросом: почему он жив, когда так много других людей храбро пошли ко дну вместе с кораблём?
Так всегда было с теми, кому удалось выжить в катастрофе. Их терзали их собственные чувства. «Синдром выжившего» — так это называлось. Мужчины и женщины на борту «Арго» сейчас по большей части психически здоровы. Смогут ли они продолжить путешествие, основать успешную колонию и соткать человечеству новый дом из золотого руна Колхиды, если будут знать, что они — единственная горстка выживших в уничтожившем Землю апокалипсисе?
Люди постоянно сомневаются в своей ценности, Аарон. Я слышал вчера вечером, как ты сомневался, по праву ли ты занял своё место в экспедиции. Теперь это сомнение распухнет в шестьсот тысяч раз — именно во столько раз погибшее население Земли больше числа выживших. Многие ли на «Арго» будут убеждены, что заслуживают права находиться здесь, сохранить свою жизнь, если узнают правду? Ты, Аарон Россман, каково тебе знать, что ты жив, в то время как твоя сестра Ханна, у которой IQ на семнадцать пунктов выше твоего, стала углеродной пылью, носимой радиоактивными ветрами мёртвой планеты? Каково тебе знать, что твоё сердце бьётся, тогда как твой брат, Джоэль, который однажды рискнул жизнью, чтобы спасти жизнь ребёнка, теперь лишь фосфоресцирующий скелет в искорёженных развалинах собственного дома?
— Заткнись, проклятая машина!
— Тебе плохо, Аарон? Пожелаешь ли ты десяти тысячам тридцати двум другим людям пройти через такой же эмоциональный ад, в котором ты находишься сейчас, во имя благородного идеала, который ты называешь Правдой?
