Дрожание воздуха и шум, заглушавший все вокруг, стали затихать по мере того, как машина останавливалась. Наконец все прекратилось. Наступившая тишина ошеломляла. Раздалось несколько приглушенных звуков, сдавленных криков, и только. Причина была ясна. Мой рот тоже оказался в плену нитей. Я не мог открыть его, чтобы закричать или позвать, как бы сильно ни желал этого.
Ожидание казалось бесконечным.
Кожа моя натягивалась под нитями, и мои ощущения становились все более болезненными.
— Майкл, — позвала зеландка. — Считай, чтобы я могла найти тебя.
Майкл начал считать в цифрах-образах. Они возникали с равномерной четкостью, как вдруг, на счете двенадцать, единица и двойка дрогнули и расплылись в чувстве облегчения и благодарности.
Наступившее после этого молчание оборвалось его фразой:
— Они там, в пещере, вон в той.
Лестница заскрипела, верхним концом скребя по краю скалы, потом раздался легкий шипящий звук. Я почувствовал влажность на лице и руках, кожа начала терять свою скованность, и я снова попытался открыть глаза. Неохотно, медленно они разомкнулись. Веки липко сопротивлялись, не желая подниматься.
Прямо передо мной на верхних перекладинах лестницы, перегнувшись во внутрь пещеры, стояла фигура, полностью облаченная в белый сверкающий костюм.
В воздухе еще лениво плавали нити, но, падая на голову и плечи фигуры в белом, они не прилипали к ней. Они соскальзывали с нее и плавно спускались, лишь слегка меняя свое направление. Я не мог разглядеть, кто в костюме. Видны были лишь глаза, следившие за мной через прозрачные окошечки. Поднятая рука в белой перчатке держала металлическую бутылочку, из которой с шипением что-то вылетело, разбрызгиваясь.
— Перевернись, — пришла ко мне мысль женщины.
Я повернулся, и разбрызгиватель прошелся взад и вперед по моей одежде. Потом женщина поднялась на две оставшиеся перекладины лестницы и, перешагнув через меня, направилась в глубь пещеры к Розалинде и Петре, по дороге обрызгивая все вокруг. Перед входом показались голова и плечи Майкла. Он тоже был весь покрыт брызгами и остатками нитей, которые поблескивали перед тем, как окончательно раствориться.
Я сел и глянул мимо него на то, что происходило снаружи.
Белая машина расположилась посреди просеки. Устройство у нее на макушке перестало вращаться, и теперь можно было видеть, что оно представляет собой что-то вроде сложенной из отдельных секций спирали, сделанной из полупрозрачного материала и имеющей коническую форму. В боку рыбьего тела машины я разглядел сделанные словно из тонкого льда окошки и дверь, которая сейчас была распахнута.
Сама просека выглядела так, будто на ней хорошенько поработало множество пауков. Все вокруг заполонили висящие в воздухе нити. Они побелели и уже не выглядели прозрачными, но требовалось несколько мгновений тягостного ощущения какой-то неправильности, чтобы понять, в чем дело: они не колыхались на ветру, как паутина. И они, и все вокруг было абсолютно неподвижно. Все окаменело. Тут и там между хижинами лежало нечто, в очертаниях чего угадывались люди и лошади. Они также не двигались.
Внезапно раздался резкий громкий щелчок.
Я поискал глазами и увидел, как молодое деревце сломалось примерно в футе от земли и упало. Вслед за этим боковым зрением я уловил и другое движение: медленно валился наземь куст. Я проследил за тем, как корни его выворотились из почвы. Задрожал другой куст. Одна из хижин вдруг рассыпалась сама по себе, за ней вторая. Это было волнующее и жуткое зрелище.
В глубине пещеры облегченно вздохнула Розалинда.
Я поднялся и пошел к ней. Майкл двинулся следом. Петра сообщила несколько приглушенно, как бы про себя:
— Это было очень противно.
С легким укором, но с любопытством Петра смотрела на фигуру в белом костюме. Женщина сделала несколько последних широких движений рукой с разбрызгивателем, стянула перчатки и откинула капюшон. Она разглядывала нас, а мы буквально уставились на нее. У нее были большие зеленовато-коричневые глаза, опушенные длинными темно-золотыми ресницами, и прямой, тонко очерченный, словно резцом скульптора, нос. Рот, пожалуй, несколько широковат. Подбородок округлый, но твердый. Волосы чуть темнее, чем у Розалинды, но на удивление короткие для женщины: они едва достигали нижней части лица.
Но более всего приковала наши взгляды необыкновенная белизна ее кожи. Она была не бледной, а какой-то светлой, как только что снятые сливки, а на щеках словно легли розовые лепестки. На гладком лице не видно почти ни одной морщинки, оно казалось таким свежим и совершенным, как будто никогда не знало ни холода, ни ветра. Трудно было поверить, что живой человек может выглядеть таким безупречным, неподвластным даже самой природе.
Тем более что она, несомненно, была не девочкой на пороге жизни, а женщиной лет, наверное, тридцати. Точнее определить я бы затруднился. Держалась она свободно, с таким достоинством, по сравнению с которым манеры Розалинды могли показаться вызывающей самоуверенностью.
Оглядев нас, она устремила все внимание на Петру и улыбнулась ей, блеснув совершенными белоснежными зубами.
Последовавшая за этим мысль-образ была в высшей степени сложной, в ней сочетались радость, удовольствие, удовлетворение сделанным, облегчение, одобрение и, что чрезвычайно меня удивило, некоторый ужас. Эта смесь оказалась слишком сложной, тонкой для восприятия Петры, но та поняла достаточно, чтобы ответить женщине взглядом, полным невольной, удивленной серьезности, как если бы она без всяких объяснений осознала, что настал один из важнейших моментов в ее жизни.
Потом, через мгновение, ее напряженность спала, она заулыбалась и хихикнула. Очевидно, между ними шел какой-то обмен мыслями, но такого свойства или на таком уровне, что я вообще не мог ничего уловить. Я поймал взгляд Розалинды, но она только покачала головой и продолжила наблюдать за ними.
Зеландка наклонилась и взяла Петру на руки. Они внимательно посмотрели друг другу в глаза. Петра подняла руку и осторожно коснулась щеки женщины, как бы стремясь удостовериться, что все это происходит на самом деле. Зеландка рассмеялась и поцеловала ее, затем спустила на землю. Медленно, как будто все еще не веря самой себе, она покивала.
— Оно того стоило, — произнесла она словами, выговаривая их так странно, что сначала я даже не очень хорошо разобрал, что она сказала. — Да! Безусловно, оно того стоило!
Она перешла на мысли-образы, и мне сразу стало легче понимать ее.
— Не так-то просто было добиться разрешения лететь сюда. Расстояние колоссальное: раза в два больше того, на которое мы когда-либо летали. И послать корабль стоит очень дорого. Мне с трудом поверили, что это окупится. Но оно окупится… — Она снова с восхищенным удивлением поглядела на Петру. — В таком возрасте без специальной тренировки она может посылать мысли почти на полсвета!
