Но тут он заметил, что его ботинки все перемазаны темно-серой грязью и что он оставил грязные следы, ведущие из гостиной в кухню. Он пошел по этим следам и обнаружил нечто еще более странное. Отпечатки начинались от дивана.
Вот так это все и началось. Я объяснил это Элкленду, пока мы стояли, глядя на равнину, а наши пиджаки развевались и закручивались вокруг нас, раздуваемые странными порывами время от времени налетавшего ветра. Они казались частью всего происходящего. Я объяснил, что Виллиг сейчас там, вверху, высоко над землей в своем самолете, он смотрит вниз, на океан и видит его таким же, каким его видим мы, и что мне нужно было, чтобы он поднялся наверх, чтобы получить возможность провести внутрь этого и его, Элкленда. Я объяснил ему еще раз, что иногда вещи являются именно такими, какими они представляются, и что если ты это знаешь, мир становится совершенно другим. Мой Деятель стоял, открыв рот, качая головой и пытаясь, пусть и не слишком прилежно, отвергнуть все, что он видит.
Но в конце концов все же не отверг, не смог. Если бы это ему удалось, он бы не видел то, что видел. Он не мог это отвергнуть, только не в моем присутствии, а я-то стоял рядом. А я, видите ли, очень сильный сновидец.
– И что теперь? – наконец спросил он, глядя на меня открытым и честным взглядом, как у пожилого младенца.
– Мы пойдем туда.
Мы спустились по ступеням на пляж. Элкленд довольно колебался, прежде чем решиться ступить на него, как будто напуганный тем, что равнина может оказаться просто иллюзией и что его нога сейчас провалится и он рухнет бог знает куда. Я его не торопил. Я понимал, что ему сейчас придется слишком многое принять на борт, а его нынешнее состояние и способность что-то воспринимать, с чем-то соглашаться без протестов и возражений оставляют желать лучшего. Шаги, которые вы делаете самостоятельно, гораздо крепче; а если вы кого-то подталкиваете, он может и упасть. А вот если вы можете заставить его прыгнуть самого, он может приземлиться мягко и безопасно.
В конце концов он сделал этот первый шаг, и я последовал за ним на равнину.
– Далеко нам так идти?
– Возможны варианты. Вероятно, милю или две.
– Тут… э-э-э… как-то мягко под ногами, не правда ли? – пробормотал он, глядя под ноги на эту грязь. – А дождика не будет?
– Нет. Эти облака всегда такие.
– Почему?
– Не знаю. Они такие, и это все.
Он кивнул.
– Ну, хорошо, – сказал он, и мы пошли вперед.
На равнине царила абсолютная тишина. Единственным звуком, который ее нарушал, было тихое шлепанье наших ботинок по грязи. Вообще-то, грязь была во вполне приличном, подсохшем состоянии; я помню времена, когда она доходила до колена и мерзко воняла, но сейчас она была относительно твердой и проходимой.
Менее чем через десять минут мы оставили ровную поверхность позади и теперь пробирались, лавируя, между низкими грядами и редкими впадинами и ямками, покрывавшими поверхность. Довольно долго мы шли, не разговаривая. Элкленд тащился рядом, иногда оглядываясь назад, откуда мы пришли, иногда оглядывая окрестности с несколько сердитым и недовольным удивлением. Я пока что мирился с окружающим, принимая во внимание его приемлемое поведение, но мне это не нравилось. Хочешь быть грязью, а не морем – отлично. Только не вздумай выкидывать какие-нибудь фокусы, менять цвет, например. Учти, я за тобой слежу!
Примерно через час низкие грязевые гряды начали становиться выше, некоторые даже до четырех-пяти футов в высоту, а ямы и рытвины – глубже. Я прокладывал путь, выбирая более ровные поверхности, и наш курс определялся и менялся в зависимости от этих неровностей.
– Это дорога?
– И да, и нет. Нет потому, что она всякий раз другая, так что она не может быть настоящей дорогой. Да потому, что она ведет нас туда, куда мы идем.
– Понятно. – Элкленд уставился на очередную гряду, мимо которой мы проходили, словно полагая, что это можно квалифицировать как дополнительную странность, о которой его предупреждали. – Если я спрошу, куда мы идем, я, вероятно, об этом пожалею?
– Нет, – ответил я. – Вероятно, нет.
– А я пойму ваш ответ?
– Сначала нет, не поймете. Потом сами все увидите, когда доберемся до места. Вы там уже бывали.
– Неужели?
– Да.
– Моя жизнь, – жалобно заявил мой Деятель, – в последнее время стала очень странной, фантастически странной. – В бледном неярком свете его лицо выглядело усталым и осунувшимся, кожу покрывали какие-то пятна нездорового цвета.
– Вам бы моей отведать, – улыбнулся я ему.
– Нет уж, спасибо, – быстро и с чувством ответил он. – Спасибо, не надо.
Еще через полчаса мы уже были почти на месте. Грязевые гряды сворачивали вбок, и я давно знал, куда они сворачивают. Следующий поворот привел нас в нечто вроде узкой долины, но достаточно широкой, чтобы идти колонной по четыре. Ее стены чуть возвышались над нашими головами. Это был тупик, и я понял, что мы пришли.
– Э-э, а теперь что?
– Вы когда-нибудь пребывали под общим наркозом?
– Да, – ответил он. – Мне тогда четыре зуба мудрости удалили. А что?
– А то, что теперь будет нечто очень похожее. Помните, что вы чувствовали, когда вам вкололи в вену катетер и начали вводить анестетик? Сперва вы ощущали холод, холод и тяжесть, помните? Вот теперь будет нечто в том же роде.
– Старк, – сказал он, оборачиваясь лицом ко мне. – Я боюсь.
– Не надо. Все будет нормально, все будет хорошо. Бояться не нужно. Пока, по крайней мере. – Кажется, я его не убедил. – Не беспокойтесь о том, что произойдет в следующий момент. Я вас в любом случае найду. Я буду рядом.
Он судорожно выдохнул:
– Ладно.
Мы продолжали идти вперед, прямо в тупик. Пройдя ярдов пять, Элкленд застенчиво взял меня за руку, и я сжал его пальцы. Еще несколько шагов, и это обрушилось на нас – острое и ледяное ощущение, будто резкий холод пропитывает все тело. Я покрепче ухватил своего Деятеля за руку и продолжал идти дальше.
– Старк…
– Счастливых сновидений!
Полный мрак вокруг, если не считать неясного света, вроде как фонарик светит, посылая жалкий лучик света, тут же поглощаемый тьмой. Мягкие шаги, они приближаются, потом мимо проскакивает какое-то создание, напоминающее кенгуру, на него мимолетно падает слабый отсвет, освещает его на мгновение сбоку, и оно уже исчезло, неслышно подпрыгивая и подскакивая.
Угол школьной парты, рисунок дерева – крупный и выпуклый. Чьи-то неразборчивые инициалы, вырезанные на ней ножом. Кусок пола.
Мимо мелькает чья-то рука.
Дальше, глубже…
Это было в субботу, поздно вечером, когда мы добрались до этого городка. Мы тогда забросили в пикап Рейфа всего пару рюкзаков с барахлом и продуктами и поехали туда, оставив позади наши прежние жизни. Усталые, несчастные, двое неприкаянных, которым было нужно нечто большее, нечто иное. Мы огляделись по сторонам, осмотрели пустую площадь этого города-призрака и решили считать это своим домом.
