Он слышал вдали возбужденное верещание Зденко, крики старосты, который созывал разбредшихся людей, треск ломающихся ветвей...
Симон вздохнул, вновь покосился на девушку - полупрозрачные веки, похожие на лепестки лилии, теперь были закрыты, синие губы изогнуты, точно она улыбалась чему-то, ведомому только ей одной. Маленькая ручка была плотно стиснута - он помедлил, потом осторожно отгибая окоченевшие пальцы, разжал ладонь; там что-то блеснуло, алое, точно капельки крови. Он осторожно дотронулся до сокровища - холодные на ощупь, застывшие капли, нитка бус из искусственных рубинов, таких ярких и совсем ничего не стоящих... синтетических рубинов.
Он помедлил, потом поднял пылающую нитку и спрятал ее в нагрудный карман комбинезона.
* * *
Голоса все приближались - впереди, ведя лошадь в поводу, бежал Михей. Увидев беспомощное тело, прикорнувшее между корнями, он сначала кинулся вперед, потом остановился, вгляделся и нерешительно произнес:
-Ядзя...
- Мне очень жаль, - начал, было, Симон, но Михей, не обращая на него внимания, молча отстранил его, поднял девушку и понес. Когда он клал свою ношу поперек седла, лошадь шарахнулась, и Зденко придержал ее за повод. Лошадь стронулась с места, белые руки девушки, полускрытые густой лошадиной шерстью, мягко покачивались в такт конскому шагу. Остальные молча шли за лошадью - за все время пути не было сказано ни слова.
На перекрестке Симон остановился.
- Послушай, Гидеон... Я с ними... А ты поговори с Коменски, ладно?
- Да он все видел...
- Я думаю, не все... В любом случае, надо ему рассказать. А в деревне тебе пока лучше не появляться - мало ли...
Гидеон пожал плечами и направился по верхней дороге, тогда как лошадь, ощутимо ускоряя шаг, потрусила вниз, в долину, сопровождаемая молчаливой толпой людей.
Лишь только из-за холма показались крытые соломой крыши, Зденко сорвался и побежал со всех ног; поэтому Симон не удивился, когда увидел, что по обочинам дороги их встречает молчаливая толпа - женщины в накинутых на голову белых платках, старухи и дети. Все они молчали и расступались, когда бурая мохнатая лошадка со своей ужасной ношей приближалась к ним.
Мягко стуча подковками по земле, лошадь вошла во двор михеева дома старуха уже стояла на пороге; молчаливая белая фигура со слепыми сморщенными веками. Но она повернула голову на звук с той безошибочной точностью, какая дается людям, живущим во тьме долгие годы - или обладающим внутренним зрением.
- Это Ядзя? - спокойно спросила она. Михей кивнул - она не могла этого видеть, и все же сказала:
- Тогда несите ее в дом.
Сама она посторонилась, пропуская Михея, который уже поднимался на крыльцо со своей беспомощной ношей.
- Ее нужно переодеть, - сказала она, - запали свечу, Михей.
Михей внес мертвую Ядзю в дом, остальные молча сгрудились у порога. Старуха было двинулась следом, потом обернулась, поглядев своими слепыми глазами на Симона.
- Это ты, чужеземец? - спросила она.
- Да, - ответил Симон.
- Ты нашел Ядзю?
-Да.
- Знаешь, что с ней?
- Нет... - неуверенно ответил Симон, - полагаю, что задрал волк... но...
- Волк? - сурово спросила старуха. - Нечего наговаривать на безвинную тварь. Волк пришел ее оплакать. Ядзю погубил не волк - вурдалак. Ты ведь все искал вурдалаков, чужеземец? Так вот он - погляди, что он сделал с ней.
- Я не верю в вурдалаков, - устало сказал Симон.
- А зря. Ты не веришь в тьму? Человек становится упырем, когда ему непосильно нести свое, человеческое бремя. Вот он и выбирает себе судьбу полегче.
- Полегче? - переспросил Симон.
-Упырь творит зло, потому что иначе не может - как ветер не может не дуть, - он не ведает ни сомнений, ни угрызений совести.
- Что-то в этом есть, пожалуй, - согласился Симон. - А каков он с виду?
- С виду, - сурово сказала старуха, - он страшен.
- Почему же она пошла за ним?
-Он позвал, и она пошла. Никто не может противостоять его зову. А сейчас уйди, чужеземец. Нам нужно прибрать бедную девочку... Захочешь проводить ее, приходи завтра, в полдень...
- Хорошо, - сказал Симон. Он повернулся и пошел, спиной ощущая неподвижный слепой взгляд.
* * *
Он подошел к воротам замка - с гор спустился туман и защитное поле, атакуемое мельчайшими капельками воды, мягко светилось. Он открыл проход портативным разрядником и поднялся на крыльцо - изнутри пахнуло теплом и уютом обжитого помещения и легким, чуть ощутимым запахом плесени и тления, который не могли перебить даже ароматизаторы.
"Теперь это и есть наш дом, - подумал Симон. - Другого у нас не будет".
Он снял с плеча сумку с бесполезной аптечкой, разрядил лучевик и направился в лабораторию. Винер был там - при звуке шагов он поднял голову и спросил:
- Ну что?
- Разве ты не видел? - спросил Симон, укладывая аптечку в гнездо. - Я думал, вы повесили Наблюдатель над лесом...
- Видел, - согласился Винер, - но подробностей не знаю. Что с ней произошло?
- Она умерла, - коротко сказал Симон.
- Это я и без тебя знаю. Я спрашиваю - отчего?
- Понятия не имею.
- А что говорят в деревне?
- В деревне, - по-прежнему неохотно ответил Симон, - говорят, что это вампир.
- Я был прав, - в голосе Винера звучало чуть ли не торжество.
- Неизвестно. Это только разговоры, понимаешь...
- Если бы ее можно было исследовать... и впрямь ли из нее выкачали кровь...
- Нас убьют раньше, чем ты подойдешь к ней с анализатором.
-Жаль.
- Да, - сказал Симон, - жаль. Он помолчал, потом расстегнул нагрудный карман и извлек отуда пылающую нитку.
- Откуда эти бусы, Винер?
Красные блики упали на лицо Винера, и тот непроизвольно прищурился. Потом спокойно сказал:
- Это мои. Я ей подарил. Попросил Наташу, она сделала... задала программу синтезатору...
- Ara, - тихонько сказал Симон.
- Это же углерод, - Винер превратно истолковал его восклицание, - возни всего на пять минут. А она любила украшения, Ядвига.
- Они были у нее в руке.
-Надо же...
Симон вздохнул.
- Ладно, пойду, доложусь. Что говорит Коменски?
- Говорит, предпочел бы перебраться к Лагранжу на равнину - ему все это не нравится.
- Кому нравится, - горько пробормотал Симон.
...Оливия встретила его в коридоре. Казалось, она стоит тут уже вечность, неподвижная, точно замковая статуя, прижав под грудью узкие белые руки. "Да она ждет меня!" - подумал Симон.
- Я дежурила на Наблюдателе, - сказала она. - Эта девушка...
Симон неохотно сказал:
-Да...
- Мне так жаль, Симон...
-Мне тоже...
- Что же ты теперь будешь делать?
-Ничего. Завтра пойду на похороны, - он горько усмехнулся, - Я же вроде как этнограф, разве нет? А этот обряд мы еще не видели.
