— Вероятно, не составило бы большого труда как-то переловить их, собрать в одном месте? — предположила Эмили.
— Конечно, они не смогли бы прятаться или сопротивляться.
— И планета не находится в районе боевых действий?
— Нет, эта область космоса не граничит с коррингартцами.
— Тогда это, наверное, все-таки легенда. Если бы подобный мир действительно существовал, после возвращения линкора там устроили бы один из самых фешенебельных курортов.
— Чувствуется практическая хватка Клайренсов. Но, увы, в настоящий момент это совершенно невозможно.
— Почему?
— Потому, мисс Клайренс, что командир линкора, увидев, во что превратились люди на этой планете, сразу после взлета отдал приказ обрушить на остров всю мощь бортового оружия. В настоящее время единственная суша Эдема представляет собой выжженную радиоактивную пустыню. В ближайшие десять тысяч лет там не будет не то что курорта, но даже маленького поселения. Вот так-то, Эмили.
Наступила тишина.
— Ужасно… — нарушила, наконец, молчание девушка. — А что стало с командиром?
— Утверждают, что суд снял с него обвинение в геноциде, так как на основании представленных экспедицией материалов эдемцы не были признаны разумными существами. Он был осужден лишь за «неспровоцированное уничтожение редкого вида животных». Впрочем, это, возможно, как раз легенда. Даже если учесть, что эдемцы начинали размножаться сразу по достижении половой зрелости, за триста лет там сменилось не более двадцати поколений — слишком мало для существенных эволюционных изменений, значит, биологически они оставались людьми… хотя, с другой стороны, частые случаи инцеста способствовали ускоренному вырождению. Во всяком случае, всю эту историю тщательно скрыли от общественности, но, как это обычно бывает, правда все же просочилась наружу.
— Да… — неопределенно протянула Эмили. Она уже жалела, что выслушала эту мрачную историю перед сном, и, словно спеша заесть невкусное блюдо, задала новый вопрос: — А из тех миров, где побывали лично вы, какой был самый приятный и самый неприятный? «Пожалуй, о неприятном можно было не спрашивать», — запоздало пожалела она.
— Ну, что касается приятных миров, то я вас разочарую: для человека нет ничего лучше Земли, тем более теперь, когда ее климат откорректирован. Правда, Земля неоднородна; некоторым почему-то нравится умеренный пояс, но я предпочитаю тропики. Другие же планеты нравятся нам лишь в той степени, в какой они напоминают Землю, а к экзотике быстро привыкаешь и перестаешь воспринимать ее как что-то особенно приятное… Что же до неприятных миров, то даже на самых хороших планетах есть достаточно мерзкие места — пустыни, вулканы, льды и т. п. Если же говорить о планете в целом, то я не видел ничего хуже, чем Гремлин-1. Это первая планета белого карлика. Гравитация там более чем вдвое превосходит земную, давление — всемеро, а температура даже ночью близка к точке кипения воды. Но самое страшное — это жесткое излучение звезды, практически не задерживаемое слабой магнитосферой. Близость звезды порождает и другие прелести, вроде постоянной вулканической активности. Человек не может там и шагу ступить без скафандра высшей защиты, и даже в нем отнюдь не чувствует себя в безопасности. Хуже всего, что там есть жизнь.
— Что же в этом плохого? — зевнула Эмили.
— Так ведь из-за радиоактивности там очень высокие темпы мутаций, и эволюция развивается семимильными шагами. Адские условия Гремлина-1 породят разум с той же неизбежностью, с которой его убило благополучие Эдема — и не хотел бы я быть на месте наших потомков, когда это случится.
— Почему?
— Неужели вы не понимаете, что существа, для которых условия Гремлина — всего лишь нормальная среда обитания, будут практически неуязвимы, и при этом весьма агрессивны! Это будет куда страшнее коррингартцев. Не исключено, что они в короткие сроки превзойдут нас интеллектуально… Может, с точки зрения эволюции разума в Галактике это и хорошо, но с точки зрения выживания человечества Гремлин-1 неплохо бы уже сейчас разнести на астероиды. Вообще высший разум вовсе не означает гармонию и красоту. Не следует забывать, что с биологической точки зрения человек — урод, эволюционный выродок. Он оказался настолько несовершенен, непригоден к жизни, что для выживания ему пришлось отрастить мозг, тогда как остальным животным для этого достаточно было простых и надежных приспособлений вроде клыков и когтей. В свое время были популярны дискуссии о критерии разумности, по которому мы могли бы идентифицировать «братьев по разуму», даже если их культура окажется абсолютно непохожей на человеческую. Тогда один из специалистов заявил: «Покажите мне наименее пригодное к жизни существо на планете — оно и будет самым разумным.» Поэтому все разговоры о слиянии с природой, об общей гармонии с ней — идиотизм. Разум — не венец природы, а лишь редкая форма уродства — с природной точки зрения; в свою очередь, и разумным существам естественно считать уродливым все животное, примитивно-физиологическое. Конечно, мы можем и должны рационально использовать природу, но не стоит забывать, что между разумом и животным миром — пропасть, и животно-разумная двойственность homo sapiens не может сохраняться вечно. Если человечество не найдет в себе силы сделать окончательную ставку на разум, оно снова откатится к животной дикости… Эмили, вы слушаете?
Но Эмили уже спала.
Когда Роберт проснулся, то первым делом подумал, что позволил себе слишком крепко спать на враждебной планете. Впрочем, кажется, ничего не случилось, если не считать того, что жара стала совершенно невыносимой. Он поспешно влез в скафандр и защелкнул шлем, хотя инстинкт и противился подобному действию. В данном случае инстинкт был неправ: сразу же заработала система терморегуляции. Так, посадочная площадка все еще пуста — коррингартцы не торопятся; Эмили… где же Эмили? Роберт выглянул в разбитое окно, но не увидел ничего нового; подхватив бластер, он бросился в коридор, где и столкнулся нос к носу с девушкой, тоже уже успевшей облачиться в скафандр.
— Ну и горазды же вы спать, — прозвучал в шлемофоне ее насмешливый голос. Роберт мысленно выругал себя за то, что забыл о радиосвязи и сразу бросился на поиски.
— Что делать, — сказал он вслух. — Среди всех неприятностей, причиняемых мне миром, постоянная невозможность выспаться — одна из самых гнусных. Впрочем, если вы, вопреки вчерашнему, сильно торопитесь, могли бы меня и разбудить.
— Я не хотела искушать судьбу. Вы даже во сне держали руку на бластере.
