— Значит, всего лишь красивая мечта, — заключил я, разгибая спину.
— Вот и я так полагал до минувшего апреля. Но однажды поутру карета привезла сэра Чарлза, попросившего записать несколько слов, но так, чтобы он этого не видел. Я запечатал конверт и отправил в Баллард-Хауз. Нарочному было велено в шесть часов вечера отдать письмо дворецкому. «Один останься часовым», вот что я написал. Знаете, откуда цитата?
— «Сон в летнюю ночь», из беседы фей.
— Отлично. Кто-то должен драться, а кто-то стоять на страже. Согласитесь, это честная проверка для подобного средства связи.
— Полагаю, да, сэр.
— В указанное время сэр Чарлз достал из своего экипажа какие-то провода, закинул их концы на балкон и заперся в своей карете. Я услышал жужжание, словно насекомое билось в бутылке. Так продолжалось с минуту, после чего он вышел и вручил мне вот это.
Майор протянул сложенный лист бумаги, и я, развернув его, прочел выведенное мелкими, но аккуратными прописными буквами: «ОДИН ОСТАНЬСЯ ЧАСОВЫМ». Как ни велико было мое удивление, я тотчас понял военную ценность изобретения.
— Мгновенная и невидимая передача сообщений!
— Вдобавок без промежуточных башен, — кивнул Джордан. — Сэр Чарлз отказался от идеи янтароскопа и изобрел искровой семафор с дальностью действия восемьдесят миль. Он открывал свою коробку и показывал механизм, но все, что я понял — принцип действия опирается на природу молнии.
— Но ведь молния — наизаметнейшее явление.
— Вероятно, у сэра Чарлза получаются маленькие, неброские молнии. Я настоятельно попросил этого джентльмена сохранить изобретение в тайне и отправил обратно в поместье, приставив к нему офицера из моего штаба с полусотней солдат. С того дня они охраняют Баллард-Хауз. Письмо в Лиссабон, генералу Уэлсли, ушло с первым же почтовым судном. Я рассудил, что оценкой изобретения следует заняться человеку, имеющему представление о связи в полевых условиях, а не какому-нибудь адмиралтейскому или конногвардейскому хлыщу из лондонских кофеен. Уэлсли прислал вас. Почему?
— Сэр, при всем уважении к вам я не могу ответить на этот вопрос. Просто не имею права.
— Должно быть, вы из его службы разгадчиков тайнописи. Возможно, даже сам Джордж Сковилл, только под другим именем. Неважно, дело есть дело, и по тому, как вы с ним справитесь, я и буду о вас судить. Отправляетесь завтра утром в Баллард-Хауз, оцениваете искровой семафор, убеждаетесь, что это не обман, а потом советуете мне, как изготовить десятки аппаратов для испанской кампании. И не забудьте, дальность — восемьдесят миль. Между Уимбурнминстером и Шербургом расстояние поменьше.
— Так мне еще следует проверить обитателей Баллард-Хауза на лояльность?
— Именно. Если, неровен час, французы наложат лапу на этот секрет, считайте, что мы преподнесли Наполеону весь мир на серебряном блюде. Сэр Чарлз — патриот, но он в долгах как в шелках. Папаша у него был азартный игрок. В Трафальгарской битве вражеское ядро излечило его от пагубной страсти, и сэр Чарлз с тех пор из кожи вон лезет, чтобы спасти наследственное поместье. Разумно управляет хозяйством, женился на деньгах, к картам не притрагивается. Но всего этого оказалось недостаточно, и ему необходимо финансовое воспомоществование — точно так же, как короне необходим его искровой семафор. Разрешаю напомнить об этом, если вдруг он забудет о приличиях.
— Благодарю, сэр. Возможно, мне это пригодится.
— И пусть вам пригодится еще один мой совет, когда прибудете в Баллард-Хауз…
— Какой, господин майор?
— Сэр Чарлз всецело предан своему изобретательству, можно даже сказать, не зная меры, а вот леди Моника… У этой темпераментной особы совсем другие интересы.
— Супруги не ладят?
— Да. И постарайтесь не занимать чью-либо сторону.
* * *
От Портсмута до Баллард-Хауза я добрался за день. Путь лежал через плодородные сельские угодья, такие мирные и благостные на вид — не верилось даже, что где-то сейчас свирепствует война. Подразделение, выделенное майором для охраны, расположилось в палатках подле усадьбы. Встретил меня капитан Хартуэлл, деликатного сложения юноша лет семнадцати, с вьющимися светлыми кудрями и розовыми щеками. Богатая родня выхлопотала молодцу офицерский чин, но рисковать его жизнью не пожелала, поэтому в Испанию он не угодил.
— Увы, лейтенант, мне досталось не самое щедрое на развлечения место службы, — посетовал он, препровождая меня к дому.
— Зато ваш покорный слуга развлечениями сыт по горло.
— Помилуйте, да что вы говорите?! А как же боевая слава, как же головокружительные приключения?
— У меня было три года наискучнейшей рутины, разве что порой случалось натерпеться страху… Слава и приключения доставались другим.
— Ничего б не пожалел, чтобы с вами поменяться местами.
— Сэр, иную битву выигрывает последний оставшийся в живых.
— Коли так, я предпочту сражаться! А битву пусть выиграет кто-нибудь другой.
Из-за какой-то размолвки с сэром Чарлзом капитану был заказан вход в Баллард-Хауз, поэтому он оставил меня возле парадного крыльца, взявшись отвести мою лошадь на конюшню. Хозяину доложили о моем прибытии, и вскоре тот спустился в гостиную. Выглядел он неряшливо: грязноват, длинные волосы сбились в колтуны, борода больше похожа на запущенную щетину. Держался сквайр не слишком дружелюбно, как будто его оторвали от важного дела. В глазу сидело увеличительное стекло в оправе, а руки были в царапинах и пятнах краски, как у мастерового.
— Ваши бумаги, — он требовательно протянул руку.
Я вручил документы, которые тут же подверглись тщательной инспекции; при этом хозяин поглядывал на меня сверху вниз.
— Тут указано, что вы второй лейтенант, — заговорил он вдруг так быстро, что я едва успевал разбирать слова. — В офицеры из рядовых?
— Да, сэр.
— За храбрость?
— За службу в разведке, сэр.
— И что за служба? Сигнальная?
— В сигнальном деле я тоже кое-что смыслю, сэр.
Узнав о том, что я являюсь знатоком в немаловажной области, сэр Чарлз ничуть не смягчился.
— Итак, вам поручено проверить мою работу? — спросил он.
— Да, сэр.
— Что же, майору Джордану показалась неубедительной демонстрация, произведенная мною собственноручно?
— Она была очень убедительной, сэр, но майор Джордан, прекрасно разбираясь в сигналах, ничего не знает об электрических машинах. Я же кое-что понимаю и в том, и в другом.
— Но я ведь сказал ему, что согласен отдать мой искровой семафор короне, на военные нужды.
