травы растоптанный белый цветок, ещё несколько минут назад украшавший причёску девушки. Листья его были растерзаны и безвозвратно смяты.
Что наделали эти дети? Зачем? Покидать свои жилища категорически запрещено. Чтобы прийти сюда им пришлось оставить дома все свои электронные гаджеты, браслеты смартфоны, по которым их могли бы отследить. Они пришли сюда, свободные от всего, только для того, чтобы побыть вдвоём. Для чего? Чтобы лишь удовлетворить зов природы. Не нашли места для уединения в здании? Люди их возраста давно привыкли не стесняться объективов вездесущих камер. А они? Что им было нужно здесь?
Дин рукой провёл по траве, пытаясь разгладить смятый её покров, с сожалением посмотрел на сломанные подростками ветви розы.
Их не вернут, он в этом был уверен. Все те, кого забирал патруль, уже не возвращались. Неужели дети этого не знали? Или там, в зданиях, людей держат в неведении? Неужели они не знают, что происходит с теми, кто может быть заражён? Знают ли они, что заражённым считается любой, кто выйдет наружу? Формально, переносчиком вируса был и сам Дин, но он был особенным, он был один и был изолирован от тех, кто оставался в домах.
Стоило ли бессмысленное увлечение детей их сломанных теперь навсегда жизней? Дин посмотрел на скомканный, смятый белый цветок. Их уже не вернуть…
Дин снова попытался разровнять траву и бросил это занятие. Трава поднимется сама, а вот сломанным ветвям никогда уже не быть одним целым с кустом. Дин взял их, на них были бутоны, много бутонов.
Почему везде, где появлялись люди, они оставляли свои разрушительные следы? Дин всё понимал, людям по праву рождения принадлежал весь этот мир. Их разумность давала им право властвовать над животными, растениям, цветами… Но почему всегда так грубо, так губительно, так варварски обращались они с тем, что и без того готово было им подчиняться. Что за неуёмная страсть всеобъемлющего превосходства?
Дин планировал ещё сходить сегодня в ту часть парка, где когда-то работали аттракционы, но близился закат, надо было занять место, с которого он будет виден. На примете у Дина было несколько локаций. Сегодня он решил наблюдать закат со склона западного холма там, где заканчивалась ветвистая изгородь, и начиналось широкое необъятное пространство. Здесь был обрыв, и высоченные сосны, росшие внизу, казалось, специально раскачивали своими ветвями, чтобы дотянуться до стоявшего наверху Дина своими остренькими иголками.
Нет, никогда ни один день не будет похож на другой. Вчера в это же время Дин сидел на скамье парка, в окружении кустов цветущего шиповника и тоже наблюдал закат. А позавчера, любуясь на заходящий диск солнца, увидал взмывшую вверх стаю птиц. Птицы пронеслись в клубах позолоченных закатом облаков, и это было красиво. Каждый вечер был не похож один на другой, но солнце… Оно было самою вечностью. Каждый день оно неизменно поднималось на востоке и так же неизменно садилось на западе, ничто не нарушало его величественный ход. Оно объединяло собою и время, и пространство, делая день днём, ночь ночью.
Дин включил камеру, чтобы провести трансляцию заката в сети. И если рассвет никого не интересовал, люди попросту в это время ещё спали, то закат некоторые, кто ещё не потерял память об окружающем мире, смотрели. Интересно, а знают ли они, что солнце утром поднимается над горизонтом, обратно тому, как уходит вечером за горизонт и это тоже красиво. Не думают ли они, что свет сам собою возникает из темноты, чтобы осветить их окна.
Дин знал, что о том, что происходит снаружи, а люди знают, зачастую, лишь из программ-симуляторов действительности? Интересно, что показывают они? Как детям объясняют, что такое, например, дождь? Что это некая влага, которая льётся с неба подобно тому, как течёт вода из крана? А ветер? Как объяснить ребёнку, не побывавшему на улице, что такое ветер? Наверно, люди должны ещё помнить, что такое небо или шум листвы. Но Дин хорошо знал, что даже его трансляция заката в сети будет идти с автоматическим улучшением и коррекцией изображения видео. Люди привыкли видеть мир иным, не таким, каким он был на самом деле.
Солнце стало садиться. Дин наблюдал, как сначала самый краешек солнечного диска дотронулся земли, а потом всё увереннее и неумолимо весь этот огненный шар уходит за пределы потемневшей земли. В трансляцию посыпались одобрительные лайки. Дину подумалось, а кому эти «лайки» нужны? Солнцу? Оно величественное, вечное и без людей будет уходить и потом снова подниматься над горизонтом. Дину? Он тоже без всяких лайков будет проводить трансляции, потому что это оговорено в контракте с нанявшей его на работу компанией. Самой этой компании? Нет, она получала доход не от лайков, а от количества просмотров трансляции. Скорее всего, людям просто хотелось хоть как-то выражать друг перед другом свои чувства. Что им ещё оставалось? Скудный инвентарь эмоций. Для положительных — только лишь цифровая иконка с поднятым вверх пальцем. Теперь это и одобрение, и радость, и восторг. Добро — противоположность всему дурному, злу — опущенному вниз пальцу. Эмоции в отсутствии контакта с окружающей природой тоже выродились и превратились вот в этот одинокий палец. А Дин сейчас испытывал то, что наверно было бы правильно назвать благоговейным созерцанием. Он видел, как солнце, окрасив напоследок облака в розовый цвет, блеснуло последним лучом и скрылось. Дин завершил трансляцию.
Настало время сумерек. После захода солнца Дин долго смотрел в небо, как будто ожидая увидеть ещё какое-нибудь чудо, пока оно, сначала окрасившись в бледно-васильковый, затем в пурпурный цвет не стало, наконец тёмно-синим. Дин дождался первой звезды. Крупная, яркая она зажглась совсем недалеко от линии горизонта. Дин знал, что это даже не звезда, а планета, сегодня, как и вчера это была ближайшая к Земле, Венера. Пора было домой.
Какое-то время Дин брёл в темноте, но вот, у начала улицы он, наконец, попал в свет первого фонаря, за ним был другой, потом ещё один. Фонари горели теперь один через два. В мире, где не было людей, излишняя иллюминация была ни к чему. Свет включали только лишь для того, чтобы камерам слежения было проще распознать лица возможных нарушителей, хотя Дин давно уже, даже с наступлением темноты, на улицах никого не встречал. Раньше, во времена шестой, может даже седьмой волны такое ещё случалось, но сейчас было время уже двенадцатой. Люди боялись. К нынешнему времени весь свод законов, весь государственный аппарат работал на то, чтобы не позволить человеку покинуть стены собственного дома. Вирус был
