Православие, по Достоевскому, высветляет помутившиеся понятия. В мире за великих слывут люди, много себе позволяющие. Достоевский приводит в своем творчестве мысль, что «можно быть великим и в смирении» [7, 134]. Величие не в силе вообще, а в силе духа. Эта мысль — очень прочная у Достоевского. А потому не случайно раздражению нигилистов противостоят достоинство и кротость смиренцев.
Вот эту-то нравственность и понесет Россия миру. «Все назначение России заключается в Православии, в свете с Востока, который потечет к ослепшему на Западе Человечеству, потерявшему Христа. Все несчастье Европы, все, все, безо всяких исключений произошло оттого, что с Римской церковью потеряли Христа, а потом решили, что и без Христа обойдутся» [П, 2, 292 — 293]. Россия должна все это исправить.
Православие имеет свои цели. Разрешить имеющиеся в обществе противоречия, создать общество гармоническое, где интересы всех совпадут. Цель — свобода, равенство и братство. Но иначе, чем в буржуазности, понимаемые.
Свобода — это не разнузданность, а полное подчинение себе своей воли. Свобода — это не состояние, при котором преобладает взять, а преобладание отдать. Равенство — это не стремление унизить высшего, низвести его до себя, а взаимное уважение друг друга. И только на основе таким образом понимаемых свободы и равенства возможно создание братства как единения всех людей. На иной основе возможно лишь лжебратство.
Цель православия, как видно отсюда, есть возвышение духовности человека. Главное, что нужно человеку, — это сила духа. Но решение проблем на основе православия не исключает и внимания «к «хлебам». На эту сторону дела Достоевский многократно обращал внимание. Но православие не выдает «хлебы» за самоцель.
Вот эти цели и понесет Европе Россия. Православие при этом не преследует каких-то эгоистических интересов в Европе. Интерес лишь в том, чтобы всем было хорошо. Назначение России не в том, чтобы покорять других, а в том, чтобы служить другим. Тихомировы и Крафты подошли к России с мерками европейскими, согласно которым первый — это тот, кто повелевает. Россия же служит. А потому она и второстепенна. По Достоевскому, это как раз признак первостепенности. В православии первый — это тот, кто служит, а не тот, кому служат.
На таких основах православие стремится создать «всемирно-человеческое единение». «Мы убедимся тогда, что настоящее социальное слово несет в себе никто иной, как народ наш, что в идее его, в духе его заключается живая потребность всеединения человеческого, всеединения уже с полным уважением к национальным личностям и к сохранению их, к сохранению полной свободы людей и с указанием, в чем именно эта свобода заключается, — единение любви, гарантированное уже делом, живым примером, потребностью на деле истинного братства, а не гильотиной, не миллионами отрубленных голов» [1895, 11, 26].
Для выполнения этой задачи Достоевский зовет к единству противоборствующие силы России. Способность глубоко понимать и чувствовать нужды других народов, дополненная стремлением служить этим народам, и приведет к единению всемирному. «Наше назначение быть у другом народов. Служить им, тем самым мы наиболее русские. Все души народов совокупить себе» [ЛН, 83, 462].
Эгоизму Европы противостоит альтруизм России. Как говорит у Достоевского Версилов, «одна Россия живет не для себя, а для мысли, и согласись, мой друг, знаменательный факт, что вот уже почти столетие, как Россия живет решительно не для себя, а для одной лишь Европы! А им? О, им суждены страшные муки прежде, чем достигнут царствия божия» [10, 8, 517].
Россия живет для Европы, Россия живет для идеи. Цель России — гармония интересов, свобода, равенство и братство, как внутри страны, так и во всем мире. Во главу угла при этом ставится человек, его духовность.
Каковы, по Достоевскому, средства православия?
Главное в средствах — их мирный, бескровный характер. Любовь, а не ненависть. Еще в 60-е годы писатель заметил: «Все состоит в правдивости и прямоте побуждения, в любви. Любовь есть основа побуждения, залог его прочности. Любовь города берет. Без нее же никто и ничего не возьмет, разве силой; но ведь есть такие вещи, которые никогда не возьмешь силой. Любовь понятнее всего, всяких хитростей и дипломатических тонкостей» [1895, 9, 39]. Мысль эта у Достоевского была устойчивой. В своем последнем романе он, почти дословно, дает ее Зосиме. И во всем своем творчестве этого большого промежутка времени писатель проводит эту мысль. Так, в 1877 году Достоевский писал: «Вот мы, верующие, пророчествуем, например, что лишь Россия заключает в себе начала разрешить всеевропейский роковой вопрос нищей братии, без боя и без крови, без ненависти и зла, но что скажет она это слово, когда уже Европа будет залита своею кровью, так как раньше никто не услышал бы в Европе наше слово, а и услышал бы, то не понял бы его вовсе» [1895, 11, 243].
Православное решение вопросов медленное, через «дела малые». А потому, по Достоевскому, оно и не замечается спешащими «на всех парах».
Православное решение проблем — это начать с себя. Это эксперименты на себе, и только. Это влияние своим примером. Посев добра, а не зла. Это и есть нравственное решение проблем в противовес решению историческому. Начать с себя, действовать даже в тех условиях, когда кажется, что надежд нет.
В «Дневнике писателя» Достоевский приводит рассказ, как один человек, отрицательно относившийся к крепостному праву, копил из скромного жалованья деньги и выкупал крепостных — выкупил четверых. Он, конечно, не решил всех проблем крепостничества. «И, однако, вот бы нам каких людей! Я ужасно люблю этот комический тип маленьких человечков, серьезно воображающих, что они своим микроскопическим действием и упорством в состоянии помочь общему делу, не дожидаясь общего подъема и почина» [1895, 10, 29].
Достоевский одобряет такие действия и считает их православными.
«Малые дела» помогают не людям «вообще», а конкретным людям. И вызывают цепную реакцию добра. Павлищев сделал добро Мышкину, Мышкин благотворно влияет на Колю Иволгина и т. д. Когда-то девятилетнего испугавшегося Достоевского успокоил их крепостной, Марей. В остроге Достоевский увидел неприглядных каторжан из народа. Чувство антипатии было погашено воспоминаниями о Марее. Таким путем единичное добро ведет к добру общему. Оно не помеха «общему делу». Без него вообще не может быть «общего».
К таким «малым делам» зовет Версилов. «А осчастливить непременно и чем-нибудь хоть одно существо в своей жизни, но только практически, то есть в самом деле, я бы поставил заповедью для всякого развитого человека; подобно тому, как я поставил бы в закон или в повинность каждому мужику посадить хоть одно дерево в своей жизни ввиду обезлесения России...» [10, 8, 522]. Этот призыв ценен. Ибо исходит от человека, не осчастливившего конкретно никого, если и стремившегося к делам, то только к «большим». И вот такой призыв. Он выстрадан жизнью.
