Жак был счастлив, замечая, что походка девочки обрела уверенность: приятно видеть ее гуляющей по городу, как бывало шагала его мать — с высоко поднятой головой и корзинкой в руках (сплетенной Жаком). Хотя необычная горожанка больше похожа на его сестру со светло-каштановыми волосами, уложенными по современной моде.
Но как бы Жак ни делал уютнее домики, интереснее улицы, богаче магазины, сколько бы прутиков для растопки каминов ни запасал, сколь ни укладывал матрасов, другие жители не появлялись.
Однажды вечером Жак, как обычно, снял крышу бакалейной лавки, чтобы пополнить запас продуктов. Он ставил на полочку расписанную вручную жестяночку с мелким чаем, когда из-под кассового аппарата выскочила девочка и схватила его за запястье. Он хотел было выдернуть руку, но не мог же он стряхнуть малышку с риском повредить ее косточки.
— Добрый вечер. Меня зовут Флёр Перро, и я уверена, что все эти месяцы вы были моим благодетелем, месье…
— Жалле, — запинаясь, пробормотал он. — Жак Жалле.
— Счастлива с вами познакомиться, месье Жалле, — сказала она, слегка встряхнула его кисть в рукопожатии и отпустила. — Очень вам благодарна за вашу доброту, особенно принимая во внимание, что я явилась без приглашения и предупреждения…
— Нет-нет, я так рад, я вам очень рад…
— …но я пребываю в совершенном неведении, где нахожусь и как все это здесь очутилось.
Жак расстроенно поморщился: эх, вот так просто она заставила магию исчезнуть, девочка-малютка, сама — чистое волшебство.
— Это макет, — пробормотал он наконец. — Каким был мой городок… по большей части.
— Когда был?
— До войны.
— Ой, — всплеснула руками Флёр. — Могу я поинтересоваться, чем вы занимаетесь, месье Жалле? Вы, наверное, плотник или столяр?
— Игрушечник. Продаю игрушки. — Ему показалось, что лицо Флёр просветлело, хотя было трудно в это поверить.
— Тогда я уверена, что могу помочь вам. Я могу работать и содержать себя сама.
— В этом нет совершенно никакой необходимости. Я буду счастлив, если вы просто останетесь в моем городке. Вы едите не больше мышки.
— Сомневаюсь, что вы тратите так много времени на приготовление блюд для мышей, месье. — Она наградила Жака пронзительным взглядом. — Между прочим, я заняла магазин-ателье. Разве я не могу быть портнихой?
И тогда Жак принес ткани, маленькие ножницы и иголки, чтобы Флёр смогла одеться сама и обшивать своих «клиентов» — магазинных кукол, чьи размеры Жак записывал для нее на листочках бумаги.
* * *
Со временем Флёр уговорила Жака приходить по вечерам побеседовать или хотя бы почитать ей. У него сохранилось несколько детских книг. Когда она попросила его почитать ей газеты или принести журналы, он запротестовал, мотивируя это тем, что не умеет выразительно декламировать, но на самом деле ему претила мысль привнести в городок нечто извне. Скрепя сердце он все же прочитывал несколько безобидных заметок из ежедневных новостей. И еще Флёр всегда просила показать ей образчики последней моды, вне зависимости от того, как Жак о них отзывался.
Он также заметно мучился, когда маленькая белошвейка спрашивала его о личном: не о городке прошлого века, которым он восхищался и готов был рассказывать часами, а о его впечатлениях недавних военных лет. «Ты видел Эйфелеву башню? — допытывалась она. — А в Париже было много народу?» Она не интересовалась вслух его отъездом из городка, не упоминала о надгробиях на макете кладбища, которых не могло там быть до войны, ведь одно из них гласило: «Альфонс и Мари Жалле, 1918». Но она спросила, есть ли у него сестры или братья.
— Сестра, — сознался он и, не давая ей задать очередной вопрос, резко добавил: — И я не знаю, где она сейчас! В Англии, в Канаде… Последний раз мы виделись в Париже.
Девочка сидела на городской площади, не поднимая глаз от шитья. Жак не умел извиняться и потому не стал.
Флёр помогла Жаку оформить витрину в маленьких окошках магазинчика, как полагается, и украсила ее к празднику. Она восхищалась изящной миниатюрной мебелью, которую он смастерил, и изобретенными им приспособлениями. Глядя на пламя свечей, колеблющееся в узеньких окошках церкви в канун Рождества, Жак был более счастлив, чем когда-либо с тех пор, как заслышались первые громы войны.
* * *
— Можно мне в этот раз пойти на праздник? Ну, Жак, ну пожалуйста!.. — умоляла Флёр друга весной.
— Это небезопасно.
— Я не выйду наружу. Буду стоять в окне магазина. Кто заметит меня среди кукол?
— У тебя здесь отличный собственный праздник! — сказал Жак, дунув на флажки, развешенные вокруг маленькой городской площади.
— Праздновать одной? Хотя бы возьми меня в воскресенье на литургию. Пожалуйста, Жак, мама в детстве постоянно брала меня с собой в церковь. Я буду в полной безопасности.
— У тебя здесь есть собственная церковь, — ответил Жак. Казалось, ему причиняли боль разговоры о ее прежней жизни.
— Она ненастоящая, неосвященная! Вообще игрушечная!
Жак отказал. В этот раз он хотя бы не предложил смастерить маленького деревянного священника для исповеди.
— Погляди-ка, — пригласил он, положив кружевной носовой платок на булыжную мостовую городка. — Вот что я тебе купил. Возможно, из этого выйдет миленькая юбочка.
И ушел, а вскоре Флёр почувствовала запах трубки с кухни, где она не могла его побеспокоить. Девочка подобрала кружевное полотно, повертела его так и эдак, наконец занесла в дом и стала выкраивать свои собственные занавески.
* * *
Жак не слишком много думал о прошлом Флёр и еще меньше о ее будущем. Ему было достаточно знать, что она тоже сирота, как и он сам. Ее привели к нему горе и утрата, и значит, никакие лишения не смогут ее забрать.
Под его повседневной опекой городок разрастался и пополнялся новыми вещицами. Он простерся до самых краев стола — теперь мастер обедал, поставив тарелку на колени, — и в нем были все строения, которые он помнил, даже вполне сносно выточенное подобие его любимого дерева. Закрытый совершенный мирок, совсем не похожий на Париж: в нем не было ни ночных клубов, ни английских чиновников с их отчаянно хромающим очаровательным французским. Он никогда не думал запирать Флёр в этом раю, ведь он даже не предполагал, что она захочет отсюда уйти.
Кружевные занавески не позволяли Жаку заглядывать внутрь, но другие занавески удерживали Флёр в городке. Пыльная синяя ткань, висевшая вокруг стола, была границей ее мира. И теперь Жак никогда не оставлял стул около стола, как в первый вечер. На клочке бумаги на стене Флёр отмечала дни. Она попросила карманный календарик и тут же получила его, но на какой-то прошедший год.
