Он должен – попасть – домой.
Должен.
ЗАПАДНЫЙ СИЭТЛ
У бури был мертвый, глухой голос. Она никогда не знала голода, страстей, забот или хрипа гормонов; ее слова исходили не от плоти или формы.
Буря возникла из тысячи вихрей, из сонмища потоков воды и ветра, из набухших жилами молний и зарядов. Все, что ей было ведомо – все, что она знала, – это чувство вольности, высвобождения из тенет вероятности, чувство власти и мощи, которыми до нее не обладал никакой иной шторм.
Она могла собраться, могла убить – по собственной злобе.
Один мокрый черный порыв чуть было не нагнал белый фургон.
– Дорогая, да ведь это наша дичь, наш груз! – Вопль Главка перекрыл рев бури. Он большим пальцем ткнул себе за спину. – Он тянет след!
– Прядь?! – Пенелопа чуть не задохнулась от ужаса.
– Да при чем тут прядь! Он потеет, воняет гиблыми землями, не геенной – хотя, должно быть, оказался с ней рядом, оступился, вляпался по щиколотку… Вуаля! Индиго! Синий! Красный! Штуки алого и оранжевого шелка! Все ради удовольствия мадам!
Джеку требовалась вся его сила. Он уперся ногами в заднюю дверь, извернулся в мешке, напряг плечи, крякнул…
Свет за лобовым стеклом померк. Главк с Пенелопой заверещали испуганными попугаями.
Через дырку в горловине Джек бросил взгляд за окно, между силуэтами массивной, пригнувшейся от страха женщины и коренастого водителя… Снаружи творилось нечто неизъяснимое. Зрелище отказывалось подпадать под какой-либо каталог или укладываться в памяти, хотя бы кратковременной.
Щель, разошедшийся спай, зияние.
Лицо. Экстраординарная красота – и бешенство.
Юноша тут же позабыл, что увидел.
Главк посмотрел на испуганную партнершу. В ярком свете вспышки он заметил предельную степень ужаса Пенелопы и понял, что ей тоже все стало ясно. Совершена фатальная ошибка. Сколь бы долго ни тянулись их отношения, какими бы ни были ее силы и таланты – жребий падет на нее. Главку придется пожертвовать ценной напарницей. Не в первый раз, впрочем.
Буря уже не могла ждать. Она ударила всей накопленной мощью, тратя всю свою силу, даже скрытую – единым махом.
Низверглась черная облачная стена.
Лопнули стекла.
Грянул мрак.
Машину подбросило, перевернуло и поволокло юзом, впечатав Джека в днище. Кожу на спине – даже сквозь мешковину – обожгло из-за трения металлом об асфальт. Юноша перекрутился, ударил ногами и просунул в образовавшееся отверстие голову и руку.
Мини-фургон рикошетом отбросило от барьера-отбойника, перевернуло еще раз. На миг подвешенный в воздухе, Джек подобрал колени, свернулся в клубок – что угодно, лишь бы не сломать ногу, руку, шею.
Со стороны передних сидений донесся сдвоенный болезненный выдох – ремни безопасности впились в грудные клетки.
Машина упала на крышу.
ВАЛЛИНГФОРД
Взбегая по ступенькам, Даниэль заметил и четвертый угол невода: малорослый, пегий человечишка стоял на крыльце соседнего дома. Из-за страшного ливня Даниэль почти не различал контуры строения, не говоря уже про черты поджидавшей фигуры – затененная бледность, съеженный силуэт, нечто вроде омерзительного карлика.
Даниэль вымок до нитки. Высокая трава на заднем дворе полегла, покорно уступив напору стихии. Ледяные, плотные градины отскакивали от тротуара и крыши, окатывая голову и плечи ворохом осколков. По лбу змеились струйки крови, разбавленные водой. Плоховатый результат для человека, некогда умевшего ходить между каплями дождя. К югу играли сполохи молний – там, где, как он подозревал, шла настоящая охота, – где загоняли основную добычу.
С чего ты взял? Может, это все ради тебя устроили?
Он инстинктивно выбросил вперед зондирующие щупы. Все пути перекорежены, спутаны. Хуже того, мимо проплывало эхо – полупрозрачная отдача Чарлза Грейнджера, нахохлившегося возле автомагистрали, безразличного ко всему…
А затем – еще один, Фред. И еще – он сам, только что отбитый прядью, расположенной несколькими минутами впереди, в будущем. Их изломанный кусок истории быстро мчался к непробиваемой стене, – и он понятия не имел, что тогда случится.
Пегий карлик начал сходить с крыльца – меняясь на глазах. Он перестал быть плотной фигурой. Даниэль уже видел такое, в том, гиблом месте – формы и силуэты, отрицавшие само понятие пространственной размерности. Спускаясь по ступенькам, карлик вырастал, словно отражался в кривом зеркале. Чем ближе он подходил, тем крупнее становился – и могучее. К моменту, когда эта фигура доберется до него, она станет такой высоченной, что сможет макушкой взбалтывать черные, вихрящиеся тучи.
Даниэль глянул назад и увидел другие фигурки, облаченные в старомодные костюмы, пригибающиеся под ливнем и градом – обычные люди, которым ведома боль. От сорняков валил пар. Воздух остывал, становился плотным как студень. Кругом темнело.
Он почувствовал, что отяжелел – отчаянно попытался найти выход, перехитрить эту сволочь. Эхо Терминуса на краю текущей мировой пряди должно временно поднять локальный массовый коэффициент. Время начнет замедляться. В точке Терминуса для большинства наблюдателей оно вовсе остановится или же эхом отразится назад, на несколько дней, несколько часов, где все будут переживать эти краткие сегменты вновь и вновь, как незадачливые роботы, повторяющие запрограммированный цикл операций.
Сейчас ломти истории плыли кусками мяса в проглоченной, полупереваренной похлебке. От будущего не осталось ничего, сообразил он, – лишь стена, а вокруг нее утончающаяся, безразмерная пустота, в которой ничто и никто не может размышлять, не может жить.
К этому выводу он пришел сам, много-много фатумов тому назад – когда на все сто был Даниэлем Патриком Айрмонком, когда проводил расчеты, на что будет похож его собственный конец.
Исполинская пегая личность нагнулась и приласкала Фреда – погладила Даниэля, – его коротко подстриженные каштановые волосы, его высокий лоб, еще сочащийся кровью.
Моль.
Даниэль замер – на краткий миг.
Личность промолвила:
– Сум-бегунок. Принеси.
Прочая сволочь успела сформировать ловецкий треугольник на дворе – исхода нет.
– Делай, что Моль говорит, – приказал ближайший тип, жилистый старик с многоопытной физиономией и деформированной ступней, который стоял у бетонных ступенек, проложенных через заросший двор.
– Конечно, – кивнул Даниэль и попытался обойти безразмерную личность, чтобы просто повиноваться, выполнить требуемое – единственный оставшийся шанс.
Ливень избивал асфальт, низвергался потопом, капли створаживались еще в воздухе – шмякались со всех сторон – не по прямым линиям, ведь столь много поменялось фундаментальных правил…
Такое даже в голову не приходило.
Моль придержал его могучим перстом. Затем – в качестве увещевания, по-видимому, – протянул свою длань и погладил дом. Строение поблекло, стало белым, контуры осыпались пережженным известковым порошком. Так, легкое и вежливое предупреждение. Если Даниэль сделает, что говорят, его отпустят, не станут убивать или трансформировать. Мелкий укол ревности – неужели есть кто-то еще, более важный? Умеющий взбрыкивать дальше, умеющий рассчитать и понять ту форму, которую принимает конец мира? Нет-нет, Даниэль – лучший. Может, им это известно? Могли бы сделать его одним из своих. Превратить в раба. Да, скорее всего, таковы их планы.
Какая любезность. Нет уж, спасибо.
Еще два прозрачных, дрожащих эха проплыли мимо – одно от Грейнджера, второе от Фреда. Сам же Моль еще больше разбух, сочась призраками собственного «я». Он тратил слишком много энергии – его притиснет к Терминусу быстрее любой твари, оказавшейся рядом с этим домом.
Кстати, о доме – он вернул себе кое-что от прежней расцветки, но при этом казался на краю обрушения. Даже на пике лихорадочного восприятия Даниэлю еще не доводилось видеть мультиверсум в его квазибезграничном разнообразии – до сегодняшнего дня. Похоже, ты всегда узнаешь нечто новое, когда оно готово сломаться – когда вещи начинают умирать.
У него остался единственный шанс – каким-то образом прорваться сквозь Моль, завладеть своим камнем и держаться за него что есть сил. Даниэль набычился и скользнул между деформированными ногами Моли, раздирая его утончавшуюся субстанцию. Пегий монстр содрогнулся и взвыл. Даниэль ощутил, как блекнет сила врага. От Моли осталась одна иллюзия – края размыты, мощь вытекла, – обрывается связь с источником могущества, с Госпожой извращенных мировых линий, которые их окружали.
Фигуры в черном разволновались, затем уныло обмякли – буря слабела и воздух теплел. Шло отступление – Моль уносил ноги, пока была возможность. Человеческих служек Бледноликой Госпожи бросали за ненадобностью, оставляли позади.
