Куртана покачала головой:
– Мы бы что-нибудь придумали. Тем более – разве ты не уговариваешь нас оставить Нимчу в Рое?
– Да, но на других условиях. Не как пленницу, а как объект защиты. Пленных бросают на съедение волкам, когда провизия кончается, или на самосуд толпы, чтобы ее умиротворить.
– Мы действуем немного иначе, – ухмыльнулась Куртана.
– У каждого свои рамки. Но если я сумею убедить вас, что Нимча важнее любых предрассудков, может, удастся ее защитить. – Кильон посмотрел на Рикассо, гадая, верно ли его оценил. – Мы защитим ее?
– Признаюсь, доктор, ты меня заинтриговал. Но не хватает одной мелочи.
– Какой же? – спросил Кильон.
– Объективного доказательства. Веского подтверждения того, что это впрямь не родимое пятно. Пусть девочка сдвинет зоны, тогда я ею заинтересуюсь. – Рикассо устало пожал плечами, словно тектоманты встречались ему на каждом шагу. – Без доказательств она для меня лишь пассажирка, так что извини.
Кильон повернулся к Мероке:
– Ты была там. И знаешь, что случилось.
Мерока зло посмотрела на него. Ее взгляд обжигал ненавистью – и не за то, что он сделал, а за то, кого он олицетворял.
– Кильон прав, – ядовито процедила она. – В девчонке что-то есть.
– Они были сообщниками, когда попались нам, – напомнил Спата. – То, что Мерока с ним сейчас согласна, ничего не доказывает.
– Я представлю вам доказательства, – пообещал Кильон лидеру Роя. – Позвольте мне поговорить с Калис и Нимчей. Не уверен, что девочка в силах вызвать полноценный зональный сдвиг, но, если всколыхнет зоны, как в момент, когда нас едва не убили борги, вы это почувствуете. Мы все почувствуем.
Рикассо снова повернулся к окну. Туман уже обволакивал внешнюю часть Роя, превращая корабли в серые пятна. Скоро они станут неотличимы от облаков и друг от друга.
– Думаю, стоит попробовать, – проговорил он.
Свободы – в нынешнем ее проявлении – Кильона не лишили, что вызвало у него удивление, благодарность и подозрение в равных пропорциях. Не брать его под стражу решили с подачи Спаты, что у Кильона в голове не укладывалось. Ему по-прежнему позволяли находиться в определенной части «Переливницы ивовой», помогать Гамбезону, навещать Калис и Нимчу. Разумеется, мать и дочь знали о случившемся, правда только в общих чертах. Гамбезон осматривал Нимчу и, обнаружив отметину, не сдержал удивления. Калис не сказала ничего лишнего, хотя в глубине души сознавала: молчание сейчас ничего не изменит. Стараясь ее успокоить, Кильон заверил, что они с Нимчей в безопасности, но сам чувствовал, как неискренне звучат его слова. В безопасности он уверен не был и сомневался даже в том, не зря ли открыл правду Рикассо.
– Ты поступил, как счел нужным, – утешала Калис. Кильон понимал, что это он должен ее утешать, и еще сильнее мучился чувством вины. – Не кори себя. Рано или поздно они узнали бы правду. Люди всегда узнают. Поэтому мы нигде не задерживаемся.
– Я тебя подвел.
Калис сжала руку Кильона, тонкую и, как ни странно, более женственную, чем у нее самой. Ему казалось, что, если дернется, она кости ему переломает.
– Ты не виноват.
– По-моему, Рикассо нам друг. И Куртана, и Аграф, и Гамбезон, хотя они менее влиятельны, чем Рикассо.
– Я Рикассо еще не видела.
– Обязательно увидишь. Рикассо – человек любопытный; надеюсь, это нам поможет. Нимча уже его заинтересовала. Осталось лишь окончательно склонить чашу весов в нашу сторону, убедив Рикассо, что мы не ошибаемся насчет Нимчи. Тогда он защитит ее от всех и от всего на свете.
– Ты доверяешь ему?
– Я мало с ним знаком. Человек, которому я совершенно не доверяю, в Рое тоже есть, и это не Рикассо. Пожалуй, Рикассо стоит довериться. Думаю, намерения у него благие и Нимчу он не обидит. – Тут Кильон почувствовал, что Нимча смотрит на него во все глаза, выжидающе и испуганно, как на сверток, в котором не то подарок, не то бомба. – Рикассо знает, кто я такой, и не сделал мне ничего плохого. Конечно, гарантии не ахти какие, но ничего лучше у меня нет.
– А тот, кому ты не доверяешь, что он за человек?
– Его я тоже плохо знаю. Было бы очень здорово, если бы он интересовался не вами, а только мной. Ему что-то нужно, но что именно, я пока не понял.
– Будь осторожен, – велела Калис.
За порогом каюты Кильон увидел Мероку: та появилась в конце узкого, обшитого деревом коридора. Оба замерли как вкопанные. Кильон поднял руки – не трогай, мол.
– Я просто навещал их.
– Мясник, ты не должен передо мной отчитываться.
Девушка была в наброшенной на плечи тяжелой куртке, которую авиаторы носят вне гондолы. В руках она держала стопку книг.
– Тебе не понравилось то, что я наговорил в зале.
– С чего ты решил, что читаешь мои мысли?
– Казалось, тебе не терпится меня придушить. Я не виню тебя: представляю, как шокировали мои откровения. Но у меня не осталось выбора. Ты это, надеюсь, понимаешь?
Мерока переложила несколько книг из одной руки в другую. Кильон увидел яркие обложки, как и у тех, которые он уже листал.
– Мне следовало дать Рикассо повод защищать Нимчу. Он единственный отделяет нас от самосуда толпы. Видела ведь, что творит Спата! По-твоему, пусть лучше он решает судьбу девочки?
– Однако авантюра получилась еще та.
– Я очень хотел заранее обсудить все с тобой, но… – Кильон саркастически улыбнулся. – Сейчас мы хоть разговариваем. Это шаг вперед, да?
– По-прежнему у нас с тобой уже не будет. На случай, если ты надеешься.
Мерока приблизилась к нему настолько, что могла коснуться. Кильон не шелохнулся.
– Ненависть ко мне наверняка отнимает много сил. Может, разумнее направить ее в другое русло?
– Меня и это русло устраивает.
– Следовало бы ненавидеть тебя в ответ, но я не испытываю ненависти. Я по-прежнему благодарен тебе за то, что ты помогла мне сбежать. Разве это не вносит дисбаланс в наши отношения?
– Я много кого ненавижу и плевать хотела на то, ненавидят ли меня в ответ. – Мерока протиснулась было мимо него, но уронила несколько книг на пол. – Черт, Мясник! – выругалась она.
Кильон опустился на колени, собирая рассыпавшиеся книги. Некоторые из них раскрылись. Они мало отличались от тех, что он видел: красочные, посвященные самолетам иллюстрации плюс несколько строк примитивного текста – сказки о чудесах и приключениях в воздушных королевствах.
– Куда ты их несешь? – спросил Кильон.
Девушка вырвала у него книги и пристроила их сверху на стопку, которую несла.
– Матери с дочерью.
– Смысла нет. Калис, похоже, неграмотная, а Нимча еще не научилась читать. Ройский для них не родной язык.
– Знаю.
– Тогда зачем…
– Кто-то же должен. От тебя помощи не дождешься.
Мерока протиснулась мимо него, открыла дверь и исчезла в каюте, захлопнув дверь перед носом Кильона.
За ночь туман окончательно окутал Рой, словно ватной оболочкой. Ветер стих, что немного упростило зависание, но теперь корабли могли столкнуться с колонками или между собой. Небольшое возгорание уже возникло из-за фрикционной искры, когда выносной кронштейн корабля чиркнул по опоре колонки. Пожар быстро потушили, но как снять напряжение, возникшее между взвинченными капитанами и авиаторами? Хотелось и секретное хранилище защитить, и не попасться мародерам; положение-то уязвимое – вот ройщики и стремились заправиться поскорее. Единственным плюсом Кильон считал относительную чистоту топлива и воистину огромные его запасы.
Корабли охраны несли постоянную вахту, что из-за плохой видимости стало куда сложнее. Они двигались практически вслепую, направление и скорость регулировали, ориентируясь на гироскопы и мелькающие наземные ориентиры. Пару раз из туманной дали доносились артиллерийские залпы. Кильон не знал, учения это или обстрел едва различимого врага. Однажды «Киноварь» пала жертвой неведомой ошибки в управлении – и на крейсерской скорости влетела из клубящегося белого марева в самое сердце Роя. Лишь благодаря молниеносному изменению курса и реверсированию тяги она не протаранила два зависших танкера. Кильон понимал, что от неминуемого пожара пострадали бы десятки кораблей-соседей, включая «Переливницу ивовую». После ЧП напряжение еще усилилось. Кильон гадал, последуют ли дисциплинарное расследование, трибунал, порка, хождение по балке и еще более изощренные формы казни с использованием пропеллеров, крюков или проводки системы управления.
Стоя на балконе, он наслаждался или делал вид, что наслаждается, сигаретой – она была ройская, с привкусом машинного масла, но, подобно сестрам-клиношницам, успокаивала, – когда рядом появился Спата.
– В такой чудесный день только туманом любоваться, да, доктор? Или у тебя что-то другое на уме?
Кильон потушил пальцами окурок и спрятал в карман. Бог знает, что в такой ситуации может натворить одна-единственная искра.
