В животе у меня булькает вода. Есть хочется нестерпимо. Я вспоминаю оставшийся на земле посреди хуторского двора каравай, такой мягкий, с румяной корочкой, и сглатываю голодную слюну.
На лесистом склоне, у подножия растущих из одного комля трех сосен, находим большой выводок грибов вполне земного вида, что-то среднее между луговыми опятами и лисичками. Я отламываю кусочек шляпки у одного, нюхаю – пахнет правильно и вкусно, грибами, у сыроежки, например, точно такой же запах.
– Брось, – качает головой Костыль. – Еще не время так рисковать.
Ночуем мы в песчаной яме под корнями вывороченного дерева. Если днем было жарко, то ночью меня трясет от холода, а кроме того, тут полно всяких насекомых. Они не кусаются, но все время ползают по мне, вызывая дикое желание вскочить и ожесточенно чесаться.
Костыль, на удивление, спит спокойно. Ему по барабану, кто там по нему ползает. Все же я завидую людям с крепкой нервной системой. Хорошо еще, что мы в такой местности, где нет всяких ядовитых гадов. В Джавале ночевка в диком лесу равносильна самоубийству.
Лес вокруг живет своей жизнью – курлыкают местные сверчки, где-то далеко перекликаются ночные птицы, похрустывают под чьими-то лапами ветки…
Мне вспоминается история про бразильца, приехавшего в гости к русскому другу на Валдай. Большой компанией они отправились на шашлыки в лес и всю дорогу обсуждали, как страшно в амазонских джунглях – муравьи-легионеры, способные разделать спящего человека, оставив одни кости, ядовитые пауки и змеи, в воде – стаи пираний. То ли дело у нас, в Средней полосе России! Красота! Добравшись до берега озера, компания устраивает лагерь, а бразилец бродит окрест, нюхая цветочки. Вскоре он возвращается озадаченный и демонстрирует впившегося под мышку клеща. Ему тут же начинают наперебой рассказывать про энцефалит, боррелиоз и то, что, если головка клеща останется в ране, может быть заражение крови и сепсис. Между тем вечереет, просыпаются комары. Через полчаса – еще шашлыки не приготовились – бразилец уже искусан так, словно у него ветрянка. Чтобы охладить горящую от укусов кожу, он лезет в озеро. Вода прохладная, рядом охлаждаются и ждут своего часа бутылки с водкой, погруженные в рыболовный садок. «Педро, иди шашлыки жрать!» – зовут страдальца от костра. Бразилец вылезает из воды и с ужасом обнаруживает, что весь облеплен пиявками! Тут-то с ним и случается истерика – он хочет домой, в родную сельву, прочь из этой «безопасной Средней полосы», и только стакан водки успокаивает сына страны, где в лесах полным-полно диких обезьян.
Улыбаюсь, глядя на звезды. Завтра мы обязательно должны найти еду, иначе… Додумать, что «иначе», я не успеваю – отправляюсь в царство Морфея.
Костыль будит меня на рассвете.
– Рота, подъем, – бурчит он, яростно растирая лицо. – Погнали.
Стиснув зубы – распухшие ноги горят, словно их сунули в костер, – иду за ним, держа контейнер в руках, как ребенка. Вешать его на плечо нет никакого желания – лямка натерла там красные полосы.
Километра через два Костыль останавливается.
– Что там? – спрашиваю, тоже замерев на месте.
– Давай-ка обойдем, – говорит он и показывает вправо. – Как-то тут… неправильно.
Мы уходим в чащу, пробираемся через завалы трескучего валежника и оказываемся на большой поляне, скорее даже вырубке или старом пожарище, ныне заросшем кустарником. Костыль прислушивается – птицы не шумят, ветки не трещат, все спокойно. Мы начинаем движение по опушке.
– Кум са! Стоять! – Из кустов выходят двое. С первого взгляда ясно – пограничники. Камуфляж, «калаши», российские десантные берцы из кирзы. Ну и родные рязанские рожи тоже трудно с кем-то спутать. Главное – это не наши поимщики, а местные, с одной из здешних застав.
– Приплыли, – бормочет Костыль. – Отбегались.
– Молчать! – властно командует один из погранцов. – Миха, глянь!
Миха, держа автомат наготове, делает стволом вращательное движение. Этот жест известен каждому – нужно показать запястья. Ну чего, нам скрывать нечего – показываем.
– Они чистые, – сообщает старшему Миха.
Шумят ветки – позади нас из кустов выходят еще двое. Усиленный патруль. Все, теперь мы влопались без вариантов.
– Руки в гору. Идите прямо по тропе. Любое резкое движение расценивается как провокация, стреляем на поражение, – приказывает старший патруля. – Длинный, ящик положи на землю.
Длинный – это я. Кладу контейнер, перешагиваю через него и иду следом за Костылем. Вдоль деревьев действительно идет утоптанная тропа. Кажется, наше путешествие закончилось.
– Парни, – не поворачивая головы, я все же пытаюсь договориться, – может, отпустите? Мы не контра, у нас свои дела. Заплатим, как положено.
– Хавальник завали, – советует старший. – На базе разберутся, кто вы и что.
Минут через двадцать деревья расступаются, и мы оказываемся на краю обширной равнины, окаймленной холмами. На севере, очень далеко, видны синие конусы гор, а прямо перед нами, примерно в километре, – несколько построек, окруженных забором. Над крышами торчит дозорная вышка, над нею развевается флаг погранохраны Центрума.
«Сияющий ангел» приземлился в лесистой долине, расположенной между двумя похожими друг на друга заснеженными вершинами. Здесь, на пологом склоне, очищенном от деревьев, было оборудовано нечто вроде причальной площадки с мачтой, поднятой на четырех каменных опорах.
Звучно клацнули захваты, послышался скрип амортизационных пластин, и дирижабль замер. Сотников через окна рубки рассматривал высокие деревья с темно-красными стволами, водопады, сбегающие с крутых скальных уступов, замшелые валуны, бурливую речку внизу – и сахарно-белые вершины, нависающие над этой почти альпийской идиллией.
– Это долина Армадал, по-хеленгарски «Долина двух братьев», – пояснил Эль Гарро.
– Два брата – это горы? – уточнил Сотников. – Тогда правильнее было бы назвать «Долина двух сестер».
– В хеленгарском языке слово «гора» мужского рода, амиго, – сказал капитан, спускаясь с мостика. – Мог бы и сам догадаться. Пойдем, у нас сегодня важная встреча. Постарайся… ничему не удивляться. И вообще – побольше молчи.
Покинув дирижабль, они спустились вниз, на склон, где обнаружилась выложенная камнями дорожка, уводящая к реке. Олег заметил, что за дорожкой следят – на плоских камнях не было ни веток, ни мусора, ни песка, как будто кто-то сегодня утром прошелся тут с метелкой.
Вскоре он обнаружил и другие признаки присутствия человека – на красных стволах то там, то тут попадались затесы с вбитыми в древесину металлическими фигурками людей и животных. Что означали эти символы, Сотников не понял, но решил, что скорее всего это охранные или путевые знаки местных аборигенов.
