– Я и не сомневался в этом.
– Народ обезглавлен. – Яган словно не слышал моих слов. – Нужно немедленно назначать новых Друзей.
– Где же их найти?
– Поручи это дело мне.
Я уже слышал, что соседние покои наполняются людьми. Где-то в дальнем конце зала трещали выламываемые двери. В покои заглядывали распаленные брагой служивые. С площади донесся пронзительный заячий вскрик.
– Открывай Письмена, – не повышая голоса, но явно с угрозой сказал Яган. – Люди ждут.
– Может, отложим до утра? – Я попытался выиграть время. – Пусть протрезвеют за ночь, тогда и поговорим.
– Нет, сейчас! – Яган вперил в меня тяжелый мутный взор.
– А ты уверен, что Письмена благорасположены к тебе?
– Не морочь мне голову. Все будет так, как ты скажешь. А скажешь ты так, как нужно мне. Любое слово можно толковать и так и этак. Ткни пальцем в Письмена… Ткнул? Ну и что там?
– Точка, – ответил я. – Знак препинания.
– Пусть будет точка, – согласился Яган. – Если хочешь человека возвысить, скажи: знак препинания указывает на приверженность к законам и правилам, а также на способность противостоять ударам судьбы. А захочешь погубить…
– Скажу, что знак препинания требует немедленного расчленения этого человека, – докончил я за него.
– И правильно скажешь. – Яган по-прежнему не спускал с меня взгляда, который никак нельзя было назвать доброжелательным.
– А не проще нам тогда обойтись без условностей? Я объявлю тебя Лучшим Другом… Подожди! – Я знаком заставил его вновь принять прежнюю позу. – Но при одном условии. Добрым Другом станет Головастик. Вас при мне будет только двое. Других друзей мне не надо.
– Эту мелочь?!. Это ничтожество – в Добрые Друзья!.. – Яган наморщил лоб, мучительно соображая.
– Никто не виноват, что ты всех гигантов перебил, – с деланной веселостью сказал я. – Ну так как же? Принимаешь мое условие?
– Интересно… Очень интересно… А впрочем, так тому и быть! – решился он наконец. – Только ты сам объявишь свою волю народу на площади. Но сначала мы это дело узаконим.
Шестерым спешно вызванным, полуживым от страха чиновникам-рекрутам были продиктованы два указа. Первый – о сокращении числа Друзей. Второй – о персональных назначениях на оставшиеся должности. На запоминание текста хватило нескольких минут, и, разбившись на тройки, чиновники удалились, гордые собой и оказанным доверием. Отныне и до самой смерти они сами становились Указами – Указами первой, второй и третьей очереди. Даже раздробление пальцев их не пугало.
По взаимной договоренности с Яганом наутро был назначен Большой Сбор. Требовалось довести до сведения народа (кормившихся от щедрот Ставки служивых и чиновников) последние указы и восполнить потери, понесенные минувшей ночью командным составом армии, обеих Страж и многих других ведомств, не исключая мусорщиков, тюремщиков и гонцов.
Публики на этот раз собралось куда меньше, да и выглядела она слегка запуганной. Люди перешептывались, косясь на плохо отмытый от крови Престол. Жидкое и нестройное пение дудок только усугубило общую печальную картину (музыканты, поздней ночью возвращавшиеся с попойки, были по ошибке приняты за диверсионную группу со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями).
Полной информации о событиях, развернувшихся вчера вечером в Ставке, я так и не получил. Кто начал побоище, кто пал его первой жертвой, почему старые приятели пошли друг на друга, а бывшие враги вдруг объединились, откуда взялось столько оружия и браги, как получилось, что из высших чинов Вершени уцелел только один Яган, куда подевались свидетели – на все эти вопросы так и не нашлось ответов.
Все шло гладко, пока громогласно славили Тимофея, тягали туда-сюда короб с реликвиями и объявляли указы. Недоразумения начались, когда на Престол полезли соискатели чинов и званий. «Этого назначь тысяцким, – шептал за моей спиной Яган. – Мужик достойный, да и слово ему выпало соответствующее – ФИЛЕ!»
А я, притворившись глухим, объявил ФИЛЕ признаком тупости, лени, бесхребетности и отправил «достойного мужика» на кухню учеником повара. В тех же случаях, когда Яган стремился всячески опорочить человека, дескать, этого болвана даже к нашей помойке нельзя допускать, – решение мое чаще всего было позитивным. Именно так я назначил главного хранителя общественных закромов и командующего Гвардией. Яган, конечно, вскоре разгадал мою тактику и стал выдавать информацию обратного свойства: друзей объявлял врагами, а недругов – расчудесными ребятами. Тут уж пошла игра на психологию «веришь – не веришь». Главным Стражем Хором я назначил того самого толстяка, что притворялся пьяным на пиру, устроенном в мою честь покойным Герданом. Затем, окончательно запутавшись, я объявил Большой Сбор закрытым. Возражений не последовало.
Сразу после обеда на меня навалились государственные заботы. Военачальники смутно намекали на возможность военной катастрофы и требовали срочно собрать армию численностью втрое больше, чем нынешняя. Вновь назначенные Главные Стражи указывали на то, что в разложении армии виноваты сами военачальники, торгующие амуницией и военнопленными (откуда только они смогли узнать все это за неполный час, прошедший с момента их определения на должность?). Кроме того, согласно обычаю, последовали взаимные обвинения в измене. Поварам не хватало продуктов, гонцы ходатайствовали о дополнительном пайке, комендант Ставки напоминал, что пора бросить все и перебраться в более сытные и неизгаженные места. Немедленного решения требовали также и другие, не менее важные вопросы: ослабление на местах борьбы с дезертирами и бродягами, неудовлетворительное состояние ровняг, надвигающаяся опасность повального мора, участившиеся случаи проникновения на Вершень болотников, заметный рост симпатий определенных слоев населения к Отступникам, недобрые знамения, выразившиеся в участившемся появлении Незримых и так далее.
От Головастика помощи было немного – на государственного мужа он явно не тянул. Яган или демонстративно молчал, или давал совершенно провокационные советы, явно стараясь отыграться за свою неудачу на Большом Сборе. Скоро голова моя пошла кругом.
Погодите, сказал я. Разве Тимофей обязан вникать в каждую мелочь? О том, что приготовить на ужин, пусть думает повар. А о том, как извести дезертиров, соответственно – губернатор. Кстати, о дезертирах. Кому они костью в горле застряли? Не хотят люди в служивые идти, к дому их тянет, разве виноваты они в этом? Здесь еще разобраться надо! И зачем нам такое большое войско? Одни убытки от него.
