Пока перекатывался, было больно, но терпимо, это позволяло надеяться, что обошлось без серьезных травм. Это хорошо. Кровотечениями и ушибами он займется потом, сейчас нет сил. Никуда они не денутся, синяки и царапины, если он немного поспит. Или хотя бы полежит с закрытыми глазами. Вот так.
Он упал ничком, спрятав лицо в ладонях. Кончики сложенных пальцев неприятно давили на веки, и Антон немного изменил положение рук, чтобы стало удобно. Но поздно: пальцы уже оставили скрытые отпечатки на глазных яблоках и теперь перед внутренним взором Антона, близко, будто сразу же за веками, парили два светящихся бледно-оранжевых круга с выколотыми в центре черными дырками размерами со зрачок. Они то медленно бледнели по краям и сужались почти до самых зрачков, то снова расширялись и наполнялись оранжевым светом.
Что ж, пусть себе светят, усмехнулся Антон. Вполне возможно, что эти круги станут теперь единственными источниками света в темном царстве его жизни. Они, да еще двенадцать светящихся насечек на циферблате, плюс три стрелки, включая магнитную. Кажется, часы все еще на нем. Непромокаемые, противоударные, настоящие часы охотника за приключениями. Антон оторвал голову от ладоней и взглянул на левое запястье. Да, кожаный ремешок не подвел, часы были здесь. Все три стрелки, как сговорившись, смотрели точно вверх, часовая пряталась за минутной и указывала на север. Сколько это? Двенадцать дня или ночи? И если дня, то, интересно, какого? Выходного или буднего? Антон прикусил губу. Это казалось кощунственным. В то время как он валяется тут ни жив ни мертв, черт знает сколько суток протянув без еды, зато питья хлебнув по самое горло и еще с горкой, его соотечественники, рассевшись за обеденным столом или укладываясь в теплую постельку, слушают по радиоточке концерт по заявкам «В рабочий поддень» или вечерний гимн! Боммм, боммм.
Он уронил голову на ладони. Знакомое оранжеватое свечение немедленно скользнуло под веки. Что-то в нем присутствовало такое, что не давало уснуть, и подумав немного, Антон сообразил, а вернее, вспомнил, что же такого тревожного таится в оранжевых кругах с выколотыми центрами.
Доставшаяся ему на память о летних сборах спецаптечка, которую Аля иногда называла бесполезной, – слабо понимая, насколько это важно, чтобы она как можно дольше оставалась именно бесполезной – тоже была оранжевого цвета, но дело не в том. В тот раз, на вторые или третьи сутки после «землетрясения» он, отправляясь в очередную вылазку, украдкой от жены взял с собой оранжевый пластмассовый ящичек, решив, что пришло наконец его время, но надеясь всей душой, что все-таки ошибается. Мало ли что он читал о землетрясениях и сейсмических волнах, у разрозненных бумажных источников, как ни тяжело это признавать, нет прерогативы на истину, природа причудливей и многообразней, чем представление человека о ней. Кто его знает, вдруг да случаются раз в сто лет локальные сотрясения земной коры, вызванные одним-единственным толчком продолжительностью в полминуты и силой в 7-8 баллов по субъективным ощущениям того, кто его пережил. Вдруг!
Но, апеллируя не к душе, а к разуму, Антон с прискорбием осознавал, что вероятность такого «вдруг» ничтожно мала. И всякий раз, когда в разговоре с женой всплывало «землетрясение», он заключал слово в мысленные кавычки.
Он ушел к обрыву – судя по рисунку трещин и его собственным смутным воспоминаниям о прохождении волны, эпицентр располагался где-то в той стороне.
Антон отыскал удобный плоский камень, опустился перед ним на колени, положил рядом зажженный фонарик и раскрыл заветную аптечку.
На этот раз его интересовали не таблетки в немаркированных капсулах из прозрачного пластика, различить которые можно было только по цвету и по памяти: голубые – обезболивающее, розовые – мощный антибиотик общего действия и черные, которыми Антон надеялся никогда не воспользоваться. В капсулах с голубыми и розовыми не хватало по три таблетки – пришлось дать Але, чтобы заснула и чтобы не случилось заражения. Он оставил без внимания и портативный ручной насос для закачки воздуха, и противодымные фильтры, и бумажные кассеты с индикаторными трубками. Все эти красивые стеклянные трубочки с запаянным внутри силикагелем и разноцветными ампулами с реактивами -с красным кольцом и точкой, с тремя зелеными или с одним желтым кольцом каким-то чудом выжили при так называемом «землетрясении». Но зарин, зоман и прочая химия, которой вряд ли кто-нибудь соберется травить безобидных подземных жителей, сейчас мало волновали Антона. Если бы что-нибудь серьезное попало в воздух, они с Алькой давно бы ощутили отравляющее действие на себе. Но у них пока ни рвоты, ни сонливости, ни слез, кроме тех, что от боли и бессилия. Только сломанная нога и изгрызенная совесть. Да еще галлюцинации, уже во второй раз, но это только у Альки, последствия ранения, перенесенной боли и шока, а может, и контузии.
Из цилиндрического гнезда под кассетами Антон достал короткую трубку весом в 23 грамма и поразился, до чего удивительно устроена человеческая память. Ведь столько времени прошло с тех летних сборов, чуть не полжизни, а вот всплыли же откуда-то бесполезные цифры. Он снял защитную обертку из фольги, зажал трубку в ладони, выключил фонарик и стал ждать. Все должно определиться в течение семидесяти секунд. Правда, инструктор во время демонстрации грел стекло спичкой, но Антона-то величина погрешности не интересует, измерительного устройства у него так и так нет, а для грубой качественной оценки хватит и тепла ладони. Ну, сколько уже прошло? Наверное, достаточно. Наверное, уже не начнется. Ф-фух. Ну и слава тебе…
Однако не успел он закончить мысль, как все началось. Антон вздрогнул и едва не выронил трубку. Пальцы как по команде мелко затряслись. Вот черт!
В принципе, попытался убедить он себя, ничего опасного в этом нет. Она все равно повсюду, носится в воздухе, оседает на камнях и одежде, на коже и волосах, проникает в горло и легкие – эта дрянь, которая заставляет светиться алюмофосфарное стекло, активированное серебром. Но почему-то первобытная жуть поднимается из потаенных закромов души, когда видишь, как между твоими судорожно сжатыми пальцами начинает вяло просачиваться болотно-могильный оранжевый свет.
Жалко, что у него только детектор, а не дозиметр, дозу поглощенной радиации на глазок не определишь. Но, вроде бы, не смертельная. То есть, конечно, не смертельная, раз они до сих пор живы. И все-таки интересно бы узнать, какая точно? Это знание могло бы успокоить, если бы величина оказалась ниже предельной. А если запредельной? Тогда, наверное… ничего бы не изменилось. Да, скорее всего, так.
