Становится жарко — припекает солнышко. Хочется пить. Где-то должен быть источник — ключ. Вода в нем прохладная, вкусная, пахнет солнцем и сосной. Антон совсем недавно узнал, что ключ не только металлический предмет, которым отпирают квартиру, включают зажигание автомобиля или отвинчивают велосипедные колеса. Ключ — это и живительная струйка, к ней можно припасть, и вода потечет в воспаленный рассохшийся рот, оросит его, как смазка забарахлившие подшипники. Только где он, этот ключ? Журчит где-то за кустами. Где же? Антон кидается туда — нет, там только широкая канава, по ней текут отходы химкомбината, остро пахнущая зеленоватая жидкость…
— Пить!
— Пей, сыночек.
Мама. Откуда здесь мама? Ах да, он бродил по лесу во сне. На самом деле он лежит на складной пластиковой кровати, болеет. Мама прикладывает к воспаленным губам пластиковый стаканчик. Антон вдыхает резкий неприятный запах канавы из своего сна. С ужасом заглядывает в стакан — там плещется мутная зеленоватая жидкость…
— Мальчик мой, пей, это же вода! Почему ты плюешься? Ну вот, и меня облил…
— Пить!
— Что с ним, доктор?
Врач медлит, просовывая руки в рукава пальто. Лицо его серьезно. Ему не хочется пугать ее, но…
— Четвертый случай в нашей поликлинике. Мы пока не совсем понимаем. Все, кто заболел этой болезнью, внуки первых строителей химкомбината. Ведь ваш Антон, как и они, здесь родился и все двенадцать лет никуда не выезжал?
— Ну почему не выезжал! Каждое лето на дачу с детским садом, а школьником стал — в пионерлагерь..
— От химкомбината? Искусственная среда. А в настоящем лесу он хоть раз был? Ну вот, видите! Третье поколение…
Врач не хотел слишком тревожить расстроенную женщину. Он не стал ей говорить, что самый младший ребенок, заболевший этой болезнью, вчера умер от обезвоживания организма. Не помогли никакие вливания и инъекции — организм упорно не принимал воду, вводившуюся в него искусственными путями… Это в другом районе, может быть, она не узнает.
— Он должен как можно больше пить.
— Он все время просит пить, но, когда я подношу воду он ее выплевывает.
— Надо как-то его напоить. И еще — у вас в доме только пластиковая мебель?
— В чулане валяется старая деревянная тахта.
— Из натурального дерева? Отлично. Обязательно переложите Антона. И нейлоновую рубашку с него снимите. Замените чем угодно, хоть в старое тряпье его закутайте, лишь бы натуральное было. А главное — напоите.
— ПИТЬ!
Антон Захарович аккуратно погружает стерильную марлю в стакан с водой, мягко проводит ею по пересохшим потрескавшимся губам внука.
— Пей!
Неожиданно резким движением мальчик отталкивает деда и быстро обтирает губы длинным рукавом старенькой ситцевой рубашки.
— Да ты что? Антошка! Дуралей… Как же тебе угодить? Ведь пить тебе надо, дурачок!
— ПИТЬ!
Антон Захарович горестно смотрит на разметавшуюся в жару фигурку — она кажется такой маленькой на широкой деревянной тахте. Насилу выволокли из кладовой… Вот же нашел время заболеть, дуралей этакий, самые горячие деньки, только пустили новый корпус, на днях заканчиваем с планом…, Антону Захаровичу, главному инженеру комбината, надо бы сегодня быть на месте, но у Верушки в цеху тоже запарка, без нее уж никак не управятся. Он решил посидеть с больным внуком, а Веру отпустить на работу, Завтра, если не станет Антошке лучше, придется попросить посидеть с ним секретаршу Анну Петровну.
— Ключ! Дедушка, где тут ключ?
Ключ вспомнил. Перед болезнью они вдвоем заменяли велосипедную камеру, долго искали гаечный ключ. Об этом он, что ли?
— Пить… Там, под деревьями… Вода журчит… ПИТЬ!
Ах, вон какой ключ! Постой, постой… Ключ. Вот ведь почему не пьет парень. Ключ… Надо ведь…
Антон Захарович вспомнил, как молодым парнем приехал о сюда на строительство. Какие привольные леса шумели вокруг! Конечно, старались по возможности сохранить, но ведь химкомбинат. Верушка была совсем крошкой, когда он получил эту квартиру и перевез их с Валентиной из Таежного. Валентина первое время ахал, радовалась — в Таежном-то жили, как в деревне, хотя, конечно, электричество. Но избы деревенские, по воду на колодец ходили.
— ПИТЬ!
— Ах ты господи! Как я сразу-то не понял?
Вспомнил Антон Захарович себя босоногим мальчишкой в Таежном, как заиграется с ребятами, хотелось ему пить. И бежал он в сени своего родного дома, где стояла дубовая кадушка с душистой холодной водой…
— ПИТЬ!
— Сейчас, сейчас, Антошечка! Дурень я старый! Как это не сообразил сразу? Парень, может, уже поправился бы!
Антон Захарович засуетился, лихорадочно собираясь, натянул старые брюки, в которых водил машину. Ключи в кармане. До Таежного километров триста. Только бы Верушка скорей пришла, засветло можно обернуться, если на сверхскорости гнать.
Он заранее вывел машину и с нетерпением смотрел на дорогу. Слава богу, вот и Вера — молодец, не задержалась! Он распахнул дверцу и включил зажигание.
— Папа! Что случилось?
— Ничего, Верушка. Спит. Иди к нему. Я ждал тебя.
— Павел Ильич просил передать, что сегодня обошлись. И завтра можешь не приезжать. А после — выходные. Папа!
— Да я не на комбинат, Верочка, я в Таежный.
— В Таежный? Но объясни…
— Некогда. Поймешь, как приеду. Я на сверхскорости.
Машина рявкнула, рванулась и исчезла за поворотом.
Вера Антоновна сидит неподвижно возле постели сына. На лбу мальчика испарина, на щеках и подбородке проступили белые пятна. Он уже совсем не открывает глаз. Мать тревожно щупает мокрый лоб, побелевшие щеки, шею. Температура спала. Может, на оправку пошел? Нет, непохоже. Дышит тяжело, почти задыхается, мечется по огромной тахте, стонет. И дед куда-то умчался на машине. Вере Антоновне становится не по себе, когда она вспоминает лихорадочно блеснувшие глаза отца, захлопывающего дверцу машины. С чего вдруг в Таежный его понесло? Лет двадцать уже там не бывали. Жив ли кто из родных?
И Сергея нет. Он звал ее с собой в геологическую экспедицию, но ведь как ей бросить работу? Да и сына. После смерти бабушки он совсем беспризорник.
— Работа для тебя и в экспедиции найдется, — убеждал Сергей — Не обязательно по специальности.
— Я потомственный химик, — отбивалась она.
— Химик… Нахимичили вы с твоим батей. Все леса, все реки кругом отравили.
— У нас один из крупнейших комбинатов в стране. Ты что же, прикажешь его сломать? И жить в пещерах?
