Представляю, какие муки терпели те, кто двигался вслед за нами.
Еще чуть— чуть, и пески Каракумов стали бы могилой для «Акшаухини», но стихия наконец-то сжалилась над ариями (а может, это Ганеша, знавшийся с потусторонними силами, нагадал удачу).
Небо, в эту пору года обычно безоблачное, внезапно от горизонта до горизонта затянулось сизой мутью. Хлынул ливень, вскоре перешедший в затяжной дождь, который называется еще «грибным».
Пустыня зазеленела, как по мановению волшебной палочки. Ожили все пересохшие ручьи, среди песков забили родники. К воде потянулись сайгаки, куланы, антилопы и прочие потенциальные шашлыки.
Вдобавок ко всему, кочующие между Каспием и Арапом племена саков, дабы умилостивить грозных пришельцев (и поскорее спровадить их куда подальше), прислали богатые дары — табуны лошадей, отары овец, и даже караван тех самых верблюдов, о которых я рассказывал Ганеше.
Поход благополучно продолжался, и вскоре пески отступили на восток, уступив место заболоченным плавням, из которых при нашем появлении взлетали к небу сонмища самых разнообразных птиц. Тут уж нашим хваленым лучникам было где разгуляться'
Потом берег стал резко поворачивать на запад, и мы достигли реки, двумя протоками впадавшей в Каспий с северо-востока. Несомненно, это был Урал.
Вот так армия Ганеши достигла восточных рубежей матушки-Европы. Случилось то, что раньше не могло привидеться мне даже в страшном сне. По неизвестной пока причине история человечества резко отклонялась в сторону от генерального курса, однажды уже пройденного, доказательства чему хранились в моей памяти, и уходила в область неизведанного.
Губительный перекос надо было как-то устранять, и я не знал никого в этом мире (боги не в счет), кроме себя самого, кто смог бы взяться за столь грандиозное, воистину неподъемное дело.
Здесь мне виделись две возможности. Первая, однажды уже апробированная в борьбе с кефалогеретами — через ментальное пространство проникнуть в прошлое, воплотиться в какую-нибудь подходящую личность, и загодя подорвать растущую мощь ариев. Так сказать, задушить гадину в ее колыбели.
В этом плане, конечно, проще всего было бы ликвидировать Ганешу, ставшею инициатором, а впоследствии и вождем захватнического похода. Но ведь он вовсе не Астерий, единственное в своем роде существо, из чресел которого и вышло все племя кефалогеретов. Едва убьешь этого Ганешу, как сразу объявится другой, благо социально-экономические условия способствуют.
Нет, тут предстоит серьезная работа по устранению причин, породивших экспансионистские устремления ариев, главная из которых — избыточная мощь. Дабы эта мощь нашла себе какой-то иной выход или вообще не возникла бы, необходимо расколоть общество, организовав хорошенькую междоусобицу, например между брахманами и кшатриями. Или поднять восстание вайшьев под лозунгом Полиграфа Полиграфовича Шарикова: «Взять все, да и поделить!» А еще лучше стравить друг с другом самые могущественные аристократические кланы, как это было в Англии во времена Алой и Белой розы. Когда внутренние проблемы мертвой хваткой вцепятся в горло, все захватнические планы сразу забудутся.
Правда, этот путь чрезвычайно канителен и целиком зависит от воли случая. Можно совершить хоть сто попыток воплощения, и все они окажутся неудачными. Если угадаешь место, так обязательно промахнешься во времени. А попав в нужную эпоху, воплотишься, скажем, в эскимоса, занимающегося моржовым промыслом где-нибудь на побережье Гренландии. Добирайся потом в Индию на самодельном каяке. Есть и другой способ исправить историю, для человеческой натуры более приемлемый, хотя и менее радикальный, чем первый, изрядно попахивающий мистикой. Просто надо своевременно поставить крест на великой армии, забравшейся так далеко от родины.
И учинить это лучше всего прямо здесь, на границах Ойкумены, в крайнем случае в междуречье Волги и Дона, где много веков спустя найдет свой бесславный конец другая арийская армия, правда, двигавшаяся в противоположном направлении. Район этот на судьбы человеческой цивилизации особого влияния никогда не оказывал, а народы древности, населявшие его, бесследно исчезли. Темное дело надо делать в глухом месте.
Самым естественным образом, хотя уже в совершенно другом контексте, вновь встает вопрос о ликвидации Ганеши. Убить его — значит обезглавить армию. Общая беда всех тиранов — нетерпимость к незаурядным личностям. Поэтому их дело обычно не имеет продолжателей. Как только кнут и вожжи выпадут из окоченевших рук Ганеши, его огромное стадо, гордо именуемое «Акшаухини», сразу утратит воинственный пыл и разбредется по всему обитаемому миру, что, кстати говоря, тоже нежелательно.
Вопрос лишь в том, как осуществить покушение на деле. Лично я никогда не приближался к Ганеше ближе чем на двенадцать шагов, да и то каждый раз меня сопровождали стражники с мечами наголо, а сам я не имел никакого оружия, даже швейной иголки.
А если воспользоваться дальнобойным луком? Пущенная из него стрела за сто шагов попадет в суслика. В такую тушу, как Ганеша. и подавно попадет. Но стрелять-то придется Ачьюте, я ему в этом деле не помощник. Решится ли он на поступок, который у кшатриев считается высшей степенью бесчестия. Тут не помогут ни увещевания бога Вишну, то есть меня самого, ни его собственная ненависть к узурпатору.
И тем не менее тянуть дальше нельзя. Время и так упущено. Надо было этого гаденыша где-нибудь на Гиндукуше кончать. Спихнул пол шум метели в пропасть — и дело с концом. Уже давно бы и вспоминать его перестали.
Решено — покушение состоится при переправе через реку, отделяющую друг от друга не только две части света, но и две цивилизации, которым, увы, никогда не суждено сойтись вместе. Более удобный момент вряд ли когда представится.
Поиски брода закончились безрезультатно, и Ганеша прибег к старой тактике, оправдавшем себя еще при форсировании Синдху, — отправил половину вайшьев вверх по течению реки, откуда те пригнали множество плотов, из которых и соорудили наплавной мост, способный выдержать не только слона, но и средний танк.
Впрочем, многие воины предпочитали переправляться вплавь, держась за гривы своих коней, что входило в обязательный перечень военных умений, которым кшатрии обучались с детства.
Раньше всех, на правах командира дозорного отряда, в Европу проник раджа Ачьюта, а вместе с ним, естественно, и я. След, оставленный нашей лошадью на правом берегу Урала, стал как бы вехой, от которой история человечества могла начать спой новый отсчет.
К тому времени дозорные, в большинстве своем бывшие подданные Ачьюты, буквально боготворили своего командира, позволявшего им то, что другие не позволяют даже своим детям (приспешники Ганеши. прежде верховодившие в отряде, давно уже отправились во владения бога Ямы — кто от укуса змеи, кто от скоротечной лихорадки, а большинство — от удара мечом в спину).
Случалось, что, лежа у костра, я заводил разговоры о том, что миропорядок, завещанный нам предками, нарушен. Брахманы повсеместно захватили власть, а мы, кшатрии, равные им по происхождению, низведены до положения бесправных шудров. Что осталось от наших прежних привилегий? Только право подчиняться и прислуживать. Кто живет в самых просторных шатpax? Брахманы. Кому достается лучшая пища и самые красивые женщины? Тоже им. А как будет распределяться добыча, ради которой и задуман поход? Об этом и говорить не стоит. Все заранее ясно.
Слова мои всегда находили сочувствие и понимание, поскольку между двумя высшими кастами ариев всегда существовало подспудное соперничество, постепенно превратившееся в открытую вражду, особенно после того как брахманы, покинув городские храмы и сельские ашрамы, прибрали к рукам не свойственные им прежде функции — командование армией, светскую власть и отправление судопроизводства.
В беседах кштариев, особенно застольных, тема возвращения к истокам давно уже стала общим местом. Брахманы пусть занимаются жертвоприношениями, молитвами и подвижничеством. Вайшьи — земледелием и торговлей. Все остальное — извечная прерогатива кшатриев. А посему долой выскочек-брахманов! Даешь царя-кшатрия!
Короче, моих воинов вполне можно было назвать диссидентами, пусть и не поголовно всех. На их помощь я и возлагал все свои надежды, однако, опасаясь предательства, в планы покушения никого заранее не посвящал.
Едва только началась регулярная переправа, обещавшая затянуться на целую неделю, как я собрал дозорных, патрулировавших окрестности, и велел приготовиться к любым неожиданностям.
Наивные! Полагая, что неожиданности нам могут грозить только со стороны степи, они туда и глядели. А за их спинами на европейский берег отряд за отрядом переходила пехота, грохоча по бревнам железными ободьями, двигались боевые колесницы, кавалеристы вели под уздцы своих лошадей. Протопало даже несколько слонов-вожаков, которые должны были всячески ободрять собратьев, пока еще остававшихся на азиатском берегу.
