Закончив чтение очередной страницы, Донцов встал, чтобы размять затекшие ноги. Время близилось к полуночи, а ничего из ряда вон выходящего так и не случилось. Молчала рация, молчали телефоны.
Стопка непрочитанных листов постепенно таяла, но штук тридцать в ней еще оставалось…
ГЛАВА 19 ОКОНЧАНИЕ РУКОПИСИ, НАЙДЕННОЙ В ДУХОВКЕ
«Получив прошение, я отнюдь не обрел доверия. Беседовать со мной Ганеша предпочитал через головы своих клевретов, судорожно сжимавших рукоятки полуобнаженных мечей. И это после того, как меня с садистской тщательностью обыскали прямо в шатре, на глазах у царя царей и его свиты.
Хотя кое в чем мое мнение о Ганеше изменилось самым кардинальным образом, он по-прежнему оставайся трусом, что, в общем-то, было свойственно многим венценосным особам. Петр Первый, например, панически боялся просторных помещений и предпочитал ночевать в шкафу. Иван Грозный, получив вызов на поединок от польского короля Яна Собеского, едва не упал в обморок.
Но, как говорится, вернемся к нашим баранам…
Объяснение, которое обязательно должно было состояться между нами, и от которого лично я не ожидал ничего хорошего. Ганеша начал такими туманно-многозначительными словами;
— Я не стану сейчас спрашивать о том, какие причины подвигли тебя на столь неосмотрительный поступок, хотя кое-какие догадки у меня имеются. Я спрошу тебя о другом. Совсем о другом. Ты хорошо помнишь свою жизнь, сын Васудевы?
— Довольно хорошо, — ответил я, догадываясь, что Ганеша готовит какой-то коварный удар, пока, слава богу, словесный.
— Помнишь даже самые незначительные события? — продолжал он нагнетать напряжение.
— Не все, конечно. Кое-что и забылось. Но многое помню. Неужели ты подозреваешь, что я не тот. за кого себя выдаю?
— Вот как раз это я и не подозреваю, сын Васудевы, — заверил меня Ганеша. — Меня беспокоит вот что — откуда у тебя такая неразбериха в памяти. Давно замечено, что ты путаешься в своих рассказах. Дабы отделить правду от вымысла, кое-кому из моих слуг пришлось изрядно потрудиться. Оказывается, на свете есть немало людей, которые тоже помнят твою жизнь. Повитухи, кормилицы, няньки, сторожа, служившие в доме твоего отца. Ты рос у них на глазах. Потом появились наставники, возничие, оруженосцы. Они были свидетелями твоего взросления Позже наступила очередь жен, друзей, наложниц. Вся твоя жизнь от момента рождения до нынешнего, печального дня как на ладони. И если собрать вместе свидетельства всех очевидцев, то получится странная картина. Оказывается, ты отлучался из дома только на охоту, на пирушки да на собственную свадьбу. Правда, пару раз участвовал в военных походах, но всегда в пределах Семиречья. Следовательно, рассказывая о своих скитаниях в чужих краях, ты бессовестно лгал.
— Лгал, — подтвердил я. — Но исключительно ради того, чтобы заслужить твое расположение, о долговечный.
— Предположим, что это так, — издали кивнул Ганеша. — Тогда откуда ты знаешь язык яванов?
— Я произнес первое, что пришло мне в голову. В тех словах не было никакого смысла.
— Опять ложь. Языком яванов я заинтересовался не из праздного любопытства. Среди моих советников нашелся один, который выучил этот язык, будучи рабом в далекой стране, называемой Та Кемет, или Черная Земля. Он понял твои слова и перевел мне. Смысл их, помнится, состоит в том, что солнце, встающее на востоке, достигнув запада, обязательно потухнет. Под солнцем ты, конечно, подразумеваешь меня. За это спасибо. А вот общий смысл фразы звучит угрожающе. И кстати, я не буду спрашивать сегодня, почему ты так ненавидишь меня. Я лучше повторю прежний вопрос: откуда тебе известен язык яванов, если ты никогда прежде не покидал свое царство?
Одна ложь неизбежно порождает другую. Это общеизвестный факт. Пришлось мне и дальше следовать по этому неверному пути.
— При дворе моего отца служил один старик. — Я сделал вид. что стараюсь припомнить какую-то давнюю историю. — Не то метельщик, не то водонос. От него-то я и перенял язык яванов.
— Что-то похожее я предвидел. — Ганеша опять кивнул. — Все ныне здравствующие слуги твоего отца были опрошены по этому проводу. Никто не мог припомнить ни старика, ни старушку, ни девочку, ни мальчика, от которых ты бы мог набраться этих знаний.
— Он принадлежал к низшей касте, и мы старались держать свою дружбу втайне. — Я выкручивался, сколько мог.
— Сомневаюсь, чтобы юный царевич имел столько свободы, чтобы заводить друзей на стороне. Обычно няньки ни на миг не спускают глаз со своих высокородных питомцев.
— Со мной все было иначе. И пусть кто-либо попробует доказать обратное.
— Говорят, ты опознал Гирканское море по породам рыб, которые водятся в нем? Этому тебя тоже научил старик-метельщик?
Про рыб ему кто-то из моих бойцов настучал. Ладно, бог его простит, все они сейчас на том свете… Однако медлить нельзя. Вопрос столь высокопоставленной особы требует незамедлительного ответа, более того, ответа правдоподобного. Только где его взять? Не придумав ничего более убедительного, я с невинным видом сообщил:
— Кто-то рассказывал мне про это море и про живность, населяющую его. А кто именно, уже и не помню.
— Вот и я говорю, что с памятью у тебя не все в порядке. — произнес Ганеша как бы даже с сочувствием. — По общему мнению, до определенного момента ты был человек как человек. Жил по примеру своего отца и деда. Ничем не отличался от соседних раджей. Охотился, пил, упражнялся в военных искусствах, забавлялся с женщинами. Был жесток, но в меру. Вспыльчив, несправедлив и пристрастен, но таковы свойства всех кшатриев, по себе знаю. А потом тебя вдруг словно подменили. Ты позабыл прежние привычки, старался никого зря не обижать, речи твои иногда ставили в тупик прославленных мудрецов. Даже в любви ты стал вести себя иначе.
А я, лопух, и не догадывался, что сыск у Ганеши налажен с таким размахом. Надо опять поаплодировать ему. Вот только почему он так вцепился в меня? Чем это, интересно, мелкий царек Ачьюта, сын Васудевы, так не угодил могущественному Ганеше? Или он действительно обладает даром предвиденья, и сумел заранее угадать во мне смертельного врага? В любом случае молчать нет смысла. Пока рот не заткнули, надо оправдываться.
— Человек меняется с годами. — вкрадчиво произнес я. — Приходит мудрость, и ты начинаешь снисходительно относиться к людям. Уходят силы, и на ложе любви ты ведешь себя иначе, чем в молодости.
— Но ты изменился не с годами, а всего за несколько месяцев, — вполне резонно возразил Ганеша.
— Это тоже вполне объяснимо. Случается так, что уже достаточно опытный человек внезапно как бы прозревает, поняв тщету и низость прежней жизни. И тогда все может измениться даже не за месяц, а за один день. — В доказательство этих слов я даже приложил руку к сердцу. — Прости, о достойнейший, но мне нечего больше сказать в свое оправдание. Честно признаться, я не понимаю, что ты от меня хочешь. Лучше прикажи казнить меня, а не мучай понапрасну нелепыми вопросами.
— Будь на то моя воля, я бы давно казнил тебя, сын Васудевы. Но какое-то предчувствие мешает мне совершить справедливое возмездие. Мертвый ты для меня еще страшнее, чем живой.
То, что он публично признался в своей трусости, было плохим предзнаменованием. Не только для меня, но и для притихших царедворцев. Свидетели таких откровений тирана обычно долго не живут.
— Позволь не согласиться с тобой, о светоч всех добродетелей, — сказал я. — Мертвецы самые что ни на есть безобидные люди.
— Верно. — Он как-то странно ухмыльнулся. — Но бывают исключения. Одно на миллион или даже на миллиард случаев. И мне думается, что ты, сын Васудевы, как раз и есть такое исключение. Разве я не прав? Сознайся.
— Нe понимаю, о владыка народов, в чем именно мне следует сознаться. — До самого последнего момента я не мог взять в толк куда клонит этот тип, прежде казавшийся мне шутом гороховом, но теперь проявивший себя совсем в ином качестве, достойном скорее инквизитора, чем государя или стратега.
— Не понимаешь? Тогда я подскажу тебе. Сознайся в том, что ты совсем не Ачьюта, сын Васудевы, а кто-то совсем другой, не так уж давно вселившийся в это тело.
Спору нет Ганеша попал прямо в цель. Но пока оставалось неясным, каким был этот выстрел — преднамеренным или случайным. Жизнь в атеистическом и прагматическом двадцатом веке, имеющая некое одно, вполне определенное значение, в среде древних ариев, насквозь пронизанной предрассудками и суевериями, звучит совсем иначе. Дабы проверить это, я охотно согласился:
— Так оно и есть, первейший из первых. Я сын Васудевы только по виду. На самом деле я Кришна, седьмая аватара бога Вишну.
