— Скотина! — крикнул я. — Зачем тебе это?
— Не мне, — сказал Сашка. — Не мне, а нам. Причем под «нам» я подразумеваю не только тебя и меня. Ты полагаешь, наши отряды смогли бы уничтожить адаптантов? Вижу, что полагаешь. Напрасно. Ну, предположим… Допустим, нам удастся очистить один город, который теперь даже не столица, а если бы и был столицей, частный успех все равно ничего не решит… А дальше? Ты об этом когда-нибудь думал? Молчишь?.. — Сашка начал ходить по комнате, четыре шага в одну сторону, четыре в другую. — Правильно молчишь. Твой топорный штаб очистки очистил бы город прежде всего от людей, он уже давно начал грести под себя, и нормальная ответная реакция в этих условиях — очистить город от такого штаба очистки. Кстати, исполнение было превосходным — никто не ушел… Да, сегодня мы потеряли многих и многих, и еще будем терять, зато сегодня мы впервые заставили адаптантов делать то, что нам требовалось, и управляемость обществом не утрачена, а восстановлена. Мы к этому и стремились, не так ли? Без управляемости обществом общество рассыпается. Надо это доказывать? Без управления идеями, а не людьми, — людьми-то управлять проще всего… Запомни: миром правят простые идеи. Простые и понятные большинству людей. Исключение составляют бараны, живущие не идеями, а несложными желаниями, и умники, для которых идеи, понятные большинству, чересчур просты. Первых можно не принимать в расчет, вторые не способны увлечь за собой массы. Идея очистки отжила свое, на смену ей должна прийти идея контролируемого сотрудничества. Вот тут-то ты мне и был нужен — не чистенький, но и не в дерьме, способный, в нужную меру управляемый… А ты и напортачил. Дуролом ты, доцент, не к такому я тебя готовил…
Я все напрягал и расслаблял руки, напрягал и опять расслаблял. Руки были деревянные, но слушались. Ноги начало понемногу покалывать. Тело оживало, но слишком медленно. Недопустимо медленно.
— Дарья — это тоже ты?.. — перебил я.
— На что тебе та телка? — Сашка пожал плечами. — Уж девочек-то тебе бы хватило…
Я осторожно попробовал напрячь мышцы спины. Затем ноги.
— А покушения на меня?
— Ты, кажется, пока жив, — Сашка усмехнулся. — Если бы хотели убить — убили бы, можешь не сомневаться.
Это было верно. Безусловно, Сашка говорил чистую правду. Значит, Цыбин, Андреев и Ржавченко не подошли ему по каким-то своим параметрам… Значит, Самойло подошел… Остальные были устранены либо потому, что о чем-то догадывались или могли догадаться, либо затем лишь, чтобы Сашка мог судить о правильности выбора, отслеживая мою реакцию…
Я еще раз напряг ноги, сначала одну, потом другую. Мне показалось, что левая шевельнулась. Нет… Не смогу. Не успею…
Бойль вдруг издал странный горловой звук и выпрямился. Старик был совершенно спокоен. Впервые я видел его таким уверенным в себе — и где! Он по очереди обвел взглядом каждого из нас, и Вацек много позднее уверял, что Бойль взглянул на него с видом высокомерного превосходства, мне же показалось, что я поймал выражение участливого сожаления.
А потом он исчез. В то же мгновение ударило в уши, и грохот был такой, будто Бойль взорвался, но я понял, и понял Сашка, что это схлопнулся воздух, устремившийся в то место, где только что был человек, а теперь не стало ничего.
Всколыхнулась пыль. В проекционном аппарате мерзко задребезжала какая-то деталь. Покачались и замерли несуразно торчащие петли проволоки на табурете. И все кончилось. Святослава Мерилла Бойля с нами больше не было.
На минуту воцарилась пауза. Вацек, ковыряя в заложенном ухе, ошалело тряс головой. Порученец, сунувший в дверь озабоченный нос, утянул его обратно. Сашка сосредоточенно покусал губы:
— Жаль… Надо же, не врал дед… Обидно, но всего ведь не предусмотришь, не так ли? Очень жаль, он бы мне еще пригодился… Ну… — он опять начал ходить, заложив руки за спину, — а на твое сотрудничество я могу рассчитывать? Кстати, если ты еще не сообразил: ты теперь формальная городская власть как единственный оставшийся штабной функционер… Сам понимаешь, доцент, меня может интересовать только сотрудничество добровольное. Что скажешь?
Я его ненавидел.
— Да.
— Врешь… — Сашка коротко всхохотнул. — Я же тебя знаю как облупленного. Лучше, чем ты себя знаешь. Твое «да» дешево стоит. Предположим, тебе удастся меня убрать… предположим, хотя я, конечно, этого не допущу… а что дальше? Дальше-то что? — Он широко обвел рукой вокруг себя и вдруг заорал: — Дубина, ты же не будешь знать, что делать со всем этим!.. Куда тебе сейчас, когда тебя же самого грохнут с удовольствием после первой же ошибки! Идиот!..
Фарс, подумал я, морщась. Вопрос о добровольном сотрудничестве был излишним. Я знал, что меня ждет. В наше время агентов, своих или чужих, убивают нечасто, даже агенты-непрофессионалы слишком ценны для того, чтобы их уничтожать. Агентов используют вторично, как макулатуру. Превращать людей в послушных болванчиков с помощью сравнительно легко синтезируемых психоделиков умели еще в середине прошлого столетия, но подобные приемы работы суть примитив и каменный век. Болванчик может быть полезен, но никак не сравнится ценностью с агентом, сотрудничающим сознательно, преданным делу и абсолютно, без тени сомнения, убежденным в правоте и благородстве своих целей. Какими бы они ни были, он будет знать, что это его цели, а о том, что где-то, у кого-то имеется миниатюрный рулер-блочок, притом используемый сравнительно редко, агенту знать не обязательно.
Тысячи рукотворных созданий размером с лейкоцит, обманывая иммунную систему, проникнут по сонной артерии в мозг, дойдут до коры. После несложной процедуры активации они включатся в связи между нейронами. Человек останется человеком — он сохранит все свои профессиональные качества, почти всю свою память, свой юмор, если у него он есть. Он сохранит свой ум — вот только выводы этого ума слегка изменят свое направление. И пока не начнут отказывать чипы, человек будет жить, принося пользу, — долго, несколько лет…
Обыкновенная инъекция. Укол. Меня не потребуется даже изолировать: я никуда не денусь и никто мне не поверит. Медленное текучее время между уколом и командой на активацию — хотя бы одни сутки. Если у Сашки есть в запасе сутки, он так и сделает, подумал я.
Если нет — убьет.
Я не успел додумать, а Сашка, открывший было рот, чтобы сказать мне еще что-то, не успел связать и двух слов. За дверью резко, с оттяжкой, как щелчок хлыста, ударил выстрел. В ту же секунду послышался хриплый короткий вскрик и что-то мягко хрустнуло, будто над ухом раздавили сырое яйцо. Дверь сорвалась с петель.
