Но Эндрю получал только почетные докторские степени, и у него самого никогда не хватило бы наглости даже мысленно назвать себя «доктор Мартин». Его удивило бы даже, если бы представитель «Ю. С. Роботс» обратился к нему как к «мистеру Мартину».
На Земле его никто не называл «доктор Мартин» или «мистер Мартин», никто и никогда за все сто пятьдесят с лишним лет его жизни не обращался к нему иначе, как «Эндрю».
Все прочее не могло даже в голову прийти кому-нибудь. На приемах, в суде, при вручении очередной награды или почетного диплома его обычно называли «Эндрю Мартин» — дальше этого дело не шло. Довольно часто, даже когда он бывал почетным гостем на разных научных симпозиумах, его и незнакомые люди запросто окликали: «Эндрю!» — и никого, в том числе и его самого, это не шокировало. Большинство людей полагало, что к роботам надо обращаться по производным от их серийных обозначений прозвищам, а не пользоваться самими серийными обозначениями, но фамилию имел редко кто из роботов. С особого благословения Сэра он, как член семьи, получил имя Эндрю Мартин, и оно стало привычным.
Но «доктор Мартин» или «мистер Мартин»…
— Что-то не так, сэр? — спросил представитель «Ю. С. Ро-боте», заметив, что Эндрю стоит моргая глазами от удивления.
— Нет-нет, конечно… Только… это… хм…
— Сэр?
От того, что его назвали «сэр», легче ему не стало. Его будто током ударило.
— Что с вами, сэр?
Тут уж все они столпились вокруг него, хмурясь и недоумевая.
Эндрю спросил:
— Вам известно, что я робот?
— Ну… — Они переглянулись встревоженно. Все они ужасно волновались. — Да, сэр. Да, известно.
— И вы тем не менее называете меня «доктор Мартин» и «сэр»?
— Ну… Да, конечно. Ваша деятельность, сэр. Ваши потрясающие достижения… Это обычное выражение почтительности… Ведь вы же Эндрю Мартин, в конце-то концов!
— Верно, Эндрю Мартин, робот. На Земле не принято обращаться к роботу как к «доктору», или «мистеру», или «сэру». Я к этому не привык. Ничего подобного никогда со мной не случалось. Не было этого — вот и все.
— Это вас… оскорбляет… сэр? — спросила женщина и, казалось, готова была проглотить последнее вылетевшее у нее слово.
— Это удивляет меня. Очень сильно удивляет. На Земле…
— Ах, но ведь здесь же не Земля! — воскликнул старший из мужчин. — У нас здесь совсем другое общество. Вам придется смириться с этим, доктор Мартин. Здесь более свободные и неформальные формы общения, чем на Земле.
— Неформальные? И при этом вы называете робота «доктор»? А я считал, что не связанные формальностями люди называют незнакомцев прямо по имени, а вместо этого вы, приветствуя меня, пользуетесь самым формальным обращением, которое выражает высшую степень почета, присваиваете мне звание, на которое я фактически не имею права… а я не давал вам повода пользоваться им, и…
Напряжение постепенно спадало.
— Мне кажется, — сказала женщина, — я понимаю, в чем дело. Сэр — надеюсь, вы не возражаете против такого обращения к вам, — так вот, сэр, большую часть времени мы обращаемся друг к другу по именам. Меня зовут Сандра, его — Дэвид, а его — Карлос, и наших роботов мы обычно зовем по именам, как это делают люди на Земле. Но вы — особая статья. Вы — знаменитый Эндрю Мартин, сэр. Вы — отец протезологии, величайший творец, сделавший так много для человечества. А неформальными мы бываем между собой, а когда мы… словом, это проявление элементарного уважения, сэр.
— Вы же понимаете, нам трудно так вот запросто подойти к вам и сказать: «Эндрю!» — сказал юноша по имени Карлос. — Хотя вы и… вы…
Он запнулся и замолк.
— Робот? — закончил за него Эндрю.
— Да, робот, — неуверенно сказал Карлос, пряча глаза.
— Но вы же совсем не похожи на робота, — заявил Дэвид. — Правда, не похожи. Мы, конечно, знаем, что вы робот, но все-таки… Я хочу сказать… это… — Он покраснел и тоже отвел глаза.
Снова все запуталось. Что бы они ни сказали, все получалось не так. Эндрю стало жалко их, но одновременно это стало надоедать ему.
— Пусть я не выгляжу роботом, — сказал он, — но вот уже больше ста пятидесяти лет я был и остаюсь роботом, и это вовсе не шокирует меня. И там, откуда я пришел, роботов называют по имени. Насколько я понял, здесь существует такой же обычай, я же в данном случае исключение. Если вы испытываете столь великое уважение к моим успехам, что пребываете в затруднительном положении, я обращаюсь к вашей своевольной неформальности, о которой вы мне говорили. Это мир пионеров, так давайте все будем равными. Раз вы Сандра, и Карлос, и Дэвид, то я Эндрю. Решено?
Теперь они сияли от радости.
— Ну, если вы так считаете, Эндрю… — и Карлос во второй раз протянул ему руку.
После этого все пошло гладко. Некоторые сотрудники «Ю. С. Роботс» называли его «Эндрю», другие — «доктор Мартин», а некоторые как придется — то «Эндрю», то «доктор Мартин».
Эндрю понемногу привыкал к этому. Он понял, что здешняя культура, грубая, но эффективная, содержит меньше разных запретов и устоявшихся социальных шаблонов, чем земная. Дистанция между людьми и роботами, естественно, выдерживалась, но Эндрю благодаря своему андроидному телу и научным подвигам занимал пограничное положение, а на Луне, в этом беспечном обществе, те, кто работал вместе с ним, часто надолго забывали вообще о том, что он — робот.
Что же касается лунных роботов, то они, по-видимому, не замечали в нем никаких признаков робота. Они относились к нему так же раболепно, как и к людям. Для них он всегда оставался «доктором Мартином», и они постоянно кланялись и расшаркивались перед ним.
Сам Эндрю испытывал смешанные чувства. Хотя он и заявил с самого начала, что привык считать себя роботом и не имеет ничего против обращения к нему до имёни, он не был уверен, что так оно и есть в действительности.
С одной стороны, такие обращения, как «доктор» или «мистер» вместо обычного «Эндрю», были данью уважения к его прекрасно преобразованному андроидному телу и его позитронному мозгу. Вот уже много лет он стремился к тому, чтобы быть не роботом, похожим на человека, а добиться такого смутного сходства, которое бы предельно приблизило его к человеку, и теперь он, кажется, добился этого.
И все же… и все же…
Как странно было слышать от людей такое исполненное уважения обращение! Ему бывало неловко при этом. Постепенно свыкаясь с этим, он никогда не чувствовал себя до конца свободно.
Эти люди подолгу не вспоминали о том, что он робот, но он-то как был, так и оставался роботом, как бы он ни претендовал на иное — все равно; когда они обращались с ним как с обычным человеком, он чувствовал себя обманщиком.
