Как бы там ни было — охрану сочли нужным организовать. Когда речь идет о пяти тысячах восьмидесяти восьми миллиардах, осторожность не мешает.
По просьбе господина Шнака один из стоявших на рейде кораблей был послан, чтобы по телеграфу оповестить весь мир о великом событии. Итак, не пройдет и двух суток, как весть о падении болида облетит весь свет. Не нарушит ли это планы господина Лекера? Ни в какой мере. Яхта «Атлантик» отошла уже на сутки раньше, и так как она обладала гораздо более быстрым ходом, банкир имел в своем распоряжении тридцать шесть часов — срок, вполне достаточный, чтобы успешно завершить финансовую операцию.
Если гренландское правительство почувствовало себя спокойным, выставив охрану в пятьдесят человек, то как должна была возрасти его уверенность, когда оно в тот же день после полудня могло удостовериться, что метеор охраняют уже целых семьдесят человек!
В полдень в гавани Упернивика бросил якорь крейсер. На гафеле развевался звездный флаг Соединенных Штатов Америки. Едва только был брошен якорь, как с крейсера высадилось двадцать человек, которые под командой мичмана расположились лагерем вокруг болида.
Узнав об увеличении численности охраны, господин Шнак испытал противоречивые чувства. Хотя он, с одной стороны, и ощутил удовлетворение от сознания, что драгоценный болид так старательно охраняется, все же эта высадка вооруженных американских моряков на гренландской территории серьезно его обеспокоила. Мичман, с которым он попытался поговорить, не мог рассеять его смущения. Мичман действовал в соответствии с приказаниями начальства и не считал нужным разбираться в них.
Господин Шнак решил на следующий день отправиться со своими сетованиями на крейсер. Но когда он собрался осуществить свое намерение, то столкнулся уж с двойной задачей.
За ночь успел подойти второй крейсер — на этот раз английский. Командир, узнав, что падение метеора — уже совершившийся факт, счел необходимым по примеру своего американского коллеги также высадить двадцать матросов, и эти матросы под командой второго мичмана быстрым шагом направились к северо-западной оконечности острова.
Господин Шнак растерялся. Что все это должно было означать? Растерянность его возрастала с каждым часом. Днем было сообщено о приближении третьего крейсера под трехцветным флагом. А два часа спустя двадцать французских моряков под командой лейтенанта встали в карауле возле метеора.
Положение явно осложнялось. В ночь с 21-го на 22-е прибыл русский крейсер — четвертый по счету. Но это было еще не все, — 22-го появился японский корабль, а дальше один за другим итальянский и немецкий. На следующий день, 23 августа, подошли аргентинский крейсер и испанский, а за ним чилийское военное судно, за которым почти непосредственно следовали два других — португальский крейсер и голландский.
Двадцать пятого августа перед Упернивиком уже стояло шестнадцать военных кораблей, среди которых «Атлантика, никем не замеченный, скромно занял свое прежнее место. Целая международная эскадра, подобную которой никогда не приходилось видеть в этих полярных водах. И так как каждый из этих кораблей высадил по двадцать человек под командой офицера, то уже триста двадцать солдат и шестнадцать офицеров всех национальностей попирали гренландскую землю, которую не в силах были бы защитить, несмотря на все свое мужество, пятьдесят гренландских солдат.
Каждый корабль привозил с собой собственный груз новостей, и новости эти были, судя по впечатлению, которое они производили, не слишком удовлетворительные. Хотя Международная конференция до сих пор и заседала в Вашингтоне, но уже ни для кого не было секретом, что она продолжает собираться только для вида. Слово было за дипломатами… пока (как говорили в тесном кругу), пока не заговорят пушки. В министерских канцеляриях шло немало споров, а споры эти не были лишены язвительности.
По мере прибытия все большего числа кораблей новости становились, по-видимому, все более тревожными. Ничего определенного не было известно, но в штабах и среди экипажа кораблей ходили смутные слухи, и отношения между различными оккупационными частями становились все более натянутыми.
Если вначале американский капитан счел нужным пригласить к обеду своего английского коллегу, а последний, отвечая на приглашение приглашением, воспользовался случаем выразить свое сердечное отношение командиру французского крейсера, то теперь и речи не было о таком международном расшаркивании. Теперь каждый сидел запершись у себя и выжидал, откуда подует ветер, который и определит его поведение. Первые порывы этого ветра, казалось, сулили бурю.
Зефирен Ксирдаль в это время никак не мог прийти в себя от ярости. У господина Лекера буквально звон в ушах стоял от его бесконечных жалоб, и банкир напрасно пытался урезонить своего крестника, взывая к его здравому смыслу.
— Ты ведь должен понять, дорогой мой Зефирен, — убеждал его банкир, — что господин Шнак прав. Нельзя же предоставить отдельному лицу право свободно распоряжаться такой колоссальной суммой. Вполне естественно, что в это дело сочли нужным вмешаться. Но предоставь мне свободу действий. Когда возбуждение несколько уляжется, я приму свои меры. Никак не допускаю, чтобы не сочли нужным признать справедливость наших требований и в значительной мере удовлетворить их. Кое-что я у них вырву, в этом нет сомнений.
— Кое-что! — с возмущением восклицал Ксирдаль. — Да наплевать мне на это «кое-что». Зачем мне это золото? Нужно оно мне, что ли?
— Не понимаю в таком случае, — отвечал Лекер, — почему ты так волнуешься?
— Потому, что болид принадлежит мне! Меня бесит, что его хотят у меня отнять! Я этого не допущу!
— Что ты можешь предпринять против всего света, бедный ты мой Зефирен?
— Если бы я знал что, это было бы уже сделано. Но… терпение… Когда этот дурацкий делегат заявил и своем намерении забрать мой болид — это была гнусность. Но что можно сказать сегодня? Сколько стран — столько и грабителей!.. Уже не говоря о том, что они, по слухам, готовы перегрызть друг другу горло… Черт возьми, лучше бы я уж оставил болид там, где он был. Мне показалось занятным заставить его упасть. Я решил, что опыт будет интересным… Если бы я только знал… Каких-то бедняков, у которых нет собственных десяти су, заставят драться за эти миллиарды! Говорите, что хотите, но это невероятное свинство!
Сбить Ксирдаля с этих позиций было невозможно.
Но господином Шнаком он возмущался напрасно. Несчастному делегату, как его все еще называли, в эти дни приходилось довольно солоно. Захват гренландской территории не предвещал ничего доброго, и неслыханное богатство страны явно покоилось на весьма шатких основаниях. А что он мог предпринять? Был ли он в состоянии со своей полусотней солдат сбросить в море триста двадцать иностранных моряков, засыпать пушечными ядрами, подорвать, потопить шестнадцать бронированных гигантов, стоящих на упернивикском рейде?
