Давно Оолла уже не ощущала на себе воздействия столь мощных психических импульсов. А точнее — никогда не ощущала, и ей захотелось мгновенно покориться этому приказу… Но было поздно — созвездия на земле уже погасли…
Полет тех двоих прекратился очень быстро — после нескольких кругов. И когда они приземлились у входа в подземелье, Оолла в отчаянии послала Ему мольбу: «Прости меня, Белый Пришелец! Это я во всем виновата!»
«Нет! — Услышала она в ответ. — Виноват во всем я, ибо, придя в этот мир, уже знал, что зло невозможно победить злом, но лишь добром побеждается оно… Знал, но не сумел жить по знанию… Достанет ли мне теперь жизни, чтобы искупить вину?»
Он скрылся в подземелье. А она еще долго слышала Его голос: «… лишь добром… достанет ли теперь жизни?..» Она не понимала, в чем Его вина, когда Он был в подземелье, а вот свою вину ощущала очень отчетливо…
И как же это — добром? С этими-то тварями?! Оолла не ощущала в себе никаких проблесков доброты к этим жестоким существам… Разве только сожаление о том, что никогда больше не окунется в их многоцветную чарующую ментальность…
Возвращаясь к родным вершинам, Оолла пролетела над долиной твердокрылов. Там было темно, и она вдруг поняла, что ей не хватает этих странных хрустальных созвездий на земле, которые она погасила собственной злой мыслью. Оолла опустилась ниже, но никаких признаков ментальности твердокрылов не обнаружила. И ощутила, что ее мир стал от этого бедней… Но, с другой стороны, мягкокрылы перестанут становиться жертвами твердокрылов! Разве этого мало? И разве можно было добиться этого добром?.. Вдруг ее поразил вопрос: а как же теперь обескрыленные мягкокрылы будут жить в подземелье без твердокрылов, которые, видимо, все-таки обеспечивали их пищей?.. Неужели они теперь обречены на голодную смерть?
Это предположение испугало ее настолько, что она тут же отправилась на охоту, забила довольно крупного козла и оставила его у входа в подземелье, послав мысленно информацию в его глубины. Услышат ли?..
Дневной облет долины внес существенные коррективы в оценку ситуации. Какое-то мельтешение твердокрылов у развалин гнездовий все же ощущалось. Значит, погибли не все. Хотя, конечно же, мельтешение это было едва заметно и не шло ни в какое сравнение с тем суетливым кишением этих тварей вокруг гнездовий, какое Оолла наблюдала прежде, сравнивая его с кишением муравейника.
Выжили?.. Значит, у этих тварей есть надежда на возрождение. Только бы этот жестокий урок пошел им впрок! Иначе пусть лучше не возрождаются…
Через пару дней твердокрылы исчезли из долины.
Оолла каждую ночь прилетала к подземелью, оставляла у входа свою охотничью добычу и занимала наблюдательный пост на противоположном склоне.
С каждой ночью число летунов увеличивалось. Оолла уже установила с пленниками полный ментальный контакт. Правда, лишь с теми, кто вылетал из подземелья. Остальные не откликались. И ей уже показали, откуда у этих калек берутся крылья. Она не могла поверить тому, что ей показывали, но и не верить, наблюдая ночные полеты, не могла! Крылья плетет из своей светящейся паутины громадный паук! Тот самый, что прежде поедал беззащитных мягкокрылов!..
Оолла не могла этого понять. То есть она могла понять паука, когда он пожирал свои жертвы, но крылья!.. И чтобы на них еще можно было летать!.. Почему он не съедает их теперь? У него что — аппетит пропал?..
Тем не менее, в ночном ущелье перед подземельем становилось все теснее и теснее.
И вдруг в один из дней снова объявились твердокрылы!.. Их было немного, и в полете этих тварей уже не чувствовалось той самоуверенности, что бросалась в глаза прежде. И крики их были уже не столь звонки и громогласны.
И все-таки они явились в подземелье! Надо понимать, им понадобился хрусталь для новых гнездовий. Неужели недостаточно обломков? Или они уже непригодны для строительства?
Что же теперь будет с мягкокрылами, с бывшими мягкокрылами, которые до сих пор обитали в подземелье и не желали покидать его до тех пор, пока все узники не получат искусственные крылья? Во сколько жизней им обойдется эта солидарность?..
Однако ночью выяснилось, что поведение твердокрылов резко изменилось. Они, конечно, заставили своих рабов работать. Оолла уже поняла значение этого странного слова. Страшное значение. Раб — это разумное существо, доведенное до растительно-животного состояния. Впрочем, от животного в нем — только способность передвигаться. Но режим работы стал более бережным по отношению к мягкокрылам. Чувствовалось, что твердокрылы поняли, как нужна им сейчас сила этих больших и покорных существ, пополнения которым явно не ожидалось.
Никто не погиб. И никто не улетел, чтобы не насторожить твердокрылов и не навлечь опасность на тех, у кого еще не было крыльев. Но через сто тяжких и бесконечных суток после первого полета Белого Пришельца, они улетели все сразу.
О! Это была незабываемая картина! Один за другим обретшие крылья узники светлым росчерком ныряли в темноту пропасти и, поймав воздушные потоки, набирали высоту. Очень медленно и совсем не так легко и уверенно, как раньше, но от этого — еще красивей! Светящиеся спирали траекторий их полета с трудом ввинчивались в звездное небо до тех пор, пока все не набрали нужную высоту для того, чтобы спланировать на родные вершины.
В эту ночь вся Стая мягкокрылов была в воздухе, готовая в любой момент прийти на помощь своим покалеченным сородичам, если в полете что-то с ними случится. Ничего не случилось. И когда все беглецы оказались на одной высоте, в небе можно было увидеть новое созвездие.
И Оолла, сопровождавшая эту странную стаю, чувствовала, что кто-то смотрит вслед сотне зеленоватых звездочек, улетающих к своим далеким сестрам. Она уловила ментальную ноту одиночества, исходящую от этого таинственного наблюдателя, которая заставила ее обернуться. Но никого не было видно.
«Паук?» — предположила Оолла и тут же отвергла свое предположение как совершенно дикое. Эту хищную тварь можно было заставить плести крылья по образу, переданному Белым Пришельцем в его мозг, но чтобы она могла испытывать столь высокие чувства как одиночество и боль разлуки?!.. Нет! В это Ооллу никто не заставит поверить!..
И она, набрав скорость, обогнала светящийся клин удивительных летунов и полетела впереди, указывая путь по наиболее удобным воздушным потокам к вершинам.
* * *
Много ветров пронеслось с того времени над вершинами. И память о страшном подземелье не то, чтобы смыло дождями, — она словно зарубцевалась, как рана, и острота боли ослабла. Если, конечно, не ковырять эту рану когтями.
