Сзади прошелестела опавшая листва, хотел было обернуться служилый, но крепким толчком опрокинуло его навзничь – да так, что земли наелся…
– Överraskning[18].
Обидно, не он гостей подождал, а они его оприходовали. Успел только вынуть лицо из грязи, крикнуть ругательство, на «б» начинающееся, а нож засапожный достать не сумел – будто небосвод обрушился. Это шведский солдат угостил служилого прикладом мушкета. Пока был Василий без чувств, вязал его десяток крепких рук, и большую часть дальнейшего пути он находился то ли в тяжелом сне, то ли в обмороке.
По-настоящему очнулся уже от огня – которым жгли его бока, подвесив за руки. Может, тот удар в голову и помог ему, не давая совсем вернуться в дольний мир, отчего боль не могла объять его. Немцы свейские и решили, что не чувствителен пленный к пытке.
– God morgon. Hur fick du sova?[19] – обратился к нему шведский фельдфебель, щеки которого показывали доброе знакомство с кровяной колбасой.
– Спалось ничего – благодаря вашим снотворным примочкам. Хорошо бы теперь пивка шведского попить, а то мутит как после попойки. И ведерко не помешало бы подставить, могу стравить. Где это я? – спросил Венцеславич.
– Место это Нюэнсканс называется, здесь новая крепость наша поставлена и всякий русский купец, привозящий товар, платит у стен ее пошлины. Мимо Нюэна он вряд ли пройдет, наши дозоры не пропустят его в Выборг, – ответил фельдфебель уже на русском, видимо, пришлось ему в Смуту по Руси погулять. – Дальше вопросы буду я задавать. Заказанные орудия для пыток еще из Выборга не доставлены, фольтерштуль и штрекбанк, но мы найдем, как тебя порадовать. Если тебе поджаренных боков мало, буду молотком пальцы дробить и клещами кости ломать. Или ты предпочитаешь веревку на голове, затягиваемую при помощи палки – до полной потери мозгов? А ты ведь не купец, иначе где ж твой товар?
– Напротив, купец я, купец гостиной сотни, Акиньшин. Видишь, борода ровно подстриженная и под ногтями земли нет. Поташ вез, и грамота охранная у меня была. Как раз в Ниене и должен был сдать приказчику стокгольмской стекольной компании.
– И куда делся твой «поташ»?
– Прикажи развязать, и все скажу.
Фельдфебель с одного маха перерубил тесаком веревку, и Венцеславич шлепнулся на каменный пол. Попробовал вернуть на место суставы, продышался.
– Не довёз, грешен. Встретили нас выборгские купцы, чуть не ли пистоли приставив, заставили обменять наш товар на свой – грубое сукно. Этот груз в болоте утонул. А грамоту охранную спросите у своих, кто меня обыскивал.
– Бывал уже здесь ранее, московит?
– Я – нет. Но знаю, где сейчас крепостенка ваша, ранее городок был русский Ниен. На той стороне реки много дворов имелось русских. Не мастера вы новые земли осваивать – даже если они у вас под боком, куда уж вам в Сибирь переться.
– Зубы-то не заговаривай, – фельдфебель взял мясистой рукой Василия за подбородок, запыхтел от злобы и пару раз саданул ему в лицо, выбив зуб перстнем, насаженным на палец. – Поймали мы товарища твоего. Он нам уже рассказал, где вы контрабанду спрятали.
Венцеславич был уверен – брешут они, не проболтался Вейка.
– Позволь тогда мне с ним свидеться, – выдавил пленник, отхаркавшись кровавой слюной.
– А мы его отпустили уже.
– «Отпустили», знаю куда. А если рассказал, чего вы у меня спрашиваете?
– Да подавись своей тайной, московит. Уйдет она с тобой вместе в ад. Будешь там чертям со сковороды сказывать истории свои.
– Мы там встретимся. Так, может, вместе поищем груз мой?
Фельдфебель покачал головой: достал уже московит, так и хочется выдавить ему глаза большими пальцами рук, эти мелкие серые гляделки, да ведь нечувствительный азиат к пытке.
– Чтобы ты нас в засаду заманил, а после сам смылся. Знаем уж, на что московиты способны. Пускай твоя контрабанда лежит в болоте до второго пришествия. Оружие там, что ли? У нас своего хватает, а твоему тирану не достанется.
– Складно объяснил. На том и порешили.
– Порешили на том, что завтра тебе потанцевать придется. На крюке, когда тебя за ребра повесят, – фельдфебель ненадолго прикрыл глаза и даже облизнул губы, представляя себе завтрашнее развлечение. – Господин ландсгевдинг распорядился. А перед тем бить тебя кнутом, пока шкура не лопнет и весь кровью не покроешься. Скажи еще спасибо, что не колесованием жизнь свою скверную кончишь.
– Так вроде проступок мой невелик. Если и не довез я свой товар до Ниена и продал его выборжцам или даже голландцам – смерть за это не положена. Да еще такая, на потеху толпе.
Фельдфебель помедлил, омывая заляпанные кровью и копотью руки, в тазу.
– Назвался ж ты купцом Акиньшиным, а приказчик стокгольмской стекольной компании, что в Нюэнскансе поташ забирает, знает оного. Он тебя не опознал, не сладилось твое дело вредное. Значит, контрабандист ты или соглядатай. Потому на крюке тебе висеть, пока вороны тухлятину не обглодают, а упавшие вниз кости псы не догрызут.
– Вроде ж нынче союзны наши государства, господин фельдфебель.
– Ищи себе на кладбище союзников. Это покойный король хотел вместе с вами Польшу воевать, а вот канцлер наш Оксеншерна вместе с господами из государственного совета не любит вас, называет коварным племенем. Я с ним согласен всецело…
– Уж чего коварнее было отнять у нас Ижорский край. Едва вас из Новгорода выкурили, там лишь несколько десятков дворов после вас осталось.
– Тебе второй зуб вышибить, счетовод?
Потом Василия скрутили и потащили солдаты, куда-то через двор, замощенный где-то на треть. Мимо пронесли человека в русской одежде, с вылившейся из ушей кровью, раздавленными пальцами и измаранным лицом. Похоже, захлебнулся страдалец, когда ему в рот вливали через воронку навозную жижу, прозываемую «шведским напитком». Венцеславич решил – не по чести, что тащат его как чушку по двору, орать принялся: «Пусть меня на крюк отправят, а вас волосатый слоняра на бивень насадит, прямо задним местом – это больнее будет». Кричал по-русски и по-немецки, авось поймут. Неожиданно волочение прекратилось, и его кинули ничком в грязь. Преодолевая боль в вывернутых руках, Василий изогнулся и увидел над собой немца. Этот отличался от прочих чистыми чулками, накрахмаленным круглым воротником – ни одного жирного пятнышка – замечательно завитыми волосами над высоким узким лбом.
Разодетый немец, остановивший солдат, спросил, старательно выговаривая слова:
– Что ты там рек про волосатого слона?
– Это ж я не вам сказал, господин хороший, а им.
– Ты видел эту тварь? Расскажи, будь любезен. Тогда я побеспокоюсь о тебе и, как смогу, улучшу твое положение, которое сейчас представляется мне донельзя жалким.
