К сожалению, я не мог скрыть этого перед самим собой, что до сих пор вел себя более бессмысленно и грубо, чем тот слон из пословицы в посудной лавке. Это проявилось уже во время моего первого путешествия, когда в темноте я отбился ногами от головы прохожего. К каким это привело результатам, я мог представить лишь теперь, когда оторванная рука статуи в камере в момент, когда я тянул за нее, припоминала чрезвычайно массивный студень, смешанный с пластичным воском кости, изгибавшейся с такой же легкостью, словно она была сделана из мягкой пробки. Мне сложно было размышлять обо всем этом без рвотных позывов и отвращения к самому себе. Статуи дорого заплатили за знания о релятивистском мире, которые я добывал за их счет. Меня уже раньше должна была заставить задуматься подозрительная легкость, с которой шпилька, которую я выдернул, вонзилась в щеке статуи падающего мужчины. А разве потом не заметил я вмятин на капотах обоих автомобилей, между которыми я дергался? Только теперь стало ясно, что мои действия с точки зрения водителей были равноценны взрыву.
Наконец-то я обнаружил излучатель и осветил лучом стенку. Нужно было найти подходящее место, чтобы вырезать отверстие. Как же легко мне было теперь множить и углублять совершенные ранее ошибки. Правда, снаряд, образованный из обломка дверной ручки, перебил какую-то электрическую цепь, что привело к немедленному прекращению излучения, только теперь этих людей с моей стороны ожидала следующая опасность. Ею была угроза чудовищной резни, которую могла вызвать операция по резке стенки. Столь невинная с моей точки зрения деятельность для статуй являлась высвобождением энергии, эквивалентной взрыву нескольких килограммов динамита из их города. Предупреждая события, я уже видел рой обломков, пронзающих внутреннее пространство камеры, и самого себя, гоняющегося за ними и пытающегося контролировать ситуацию. Разве не мог я выбраться отсюда, не калеча и не убивая присутствующих здесь людей?
В соответствии с третьим, а потом и вторым законом динамики Ньютона, равная - относительно абсолютной величины - приложенной силе и обратно направленная реакция на эту силу, была прямо пропорциональна как массе смещаемого с места тела, так и ускорению, придаваемому ему действующей силой. Так что ничего удивительного, что при резкости движений, к каким я привык в убежище, даже шпилька для волос с увеличенной во много раз массой когда я рванул ее, подгоняемый спешкой - пробила мне кожу ладони. Здесь мне никак не мог пригодиться опыт, приобретенный в убежище. Там - в мире небольших масс, зато мощного гравитационного поля - предметы вели себя совершенно иначе: если я не мог поднять с пола слишком большой вес одним решительным и энергичным движением, то тем более уже не мог поднять его, если тянуть вверх очень медленно и беспрерывно. Здесь же - при ускорении свободного падения, меньшем в сто миллионов раз - говоря практически, было совершенно безразлично, в какую сторону тянул я или пихал подвешенный в пространстве предмет: вверх или вниз в вертикальном направлении. Сопротивление, оказываемое мне телом, зависело исключительно от его многократно увеличенной массы и от приложенной силы, являясь пропорциональной обеим этим величинам. Из этого же закона автоматически следовало, что здесь я мог поднять с пола абсолютно любой вес, лишь бы только действовать на него не слишком резко, за то достаточно долго.
Я заплыл за распределительный шкаф, переборки которого могли создать достаточную защиту перед возможными обломками меньшего калибра. Я надрезал в стене дыру и выковырял из нее кусок железа величиной с кулак. Тут же я медленно стянул его вниз, к полу, внимательно следя за тем, чтобы какой-нибудь острый обломок не выпал из моих рук. Если бы я оставил его в пространстве, он без чьей-либо помощи упал на пол в течение часа. Но перед тем, под воздействием резкого движения локтя или пальцев, он мог приобрести скорость ружейной пули, которая в этом мире - с моей точки зрения - имела бы массу килограммов в двести и скорость при выходе из ствола от шести до девяти сантиметров в секунду. Такая пуля не вонзилась бы в стену, которую сейчас я резал ножом, более твердым для статуй, чем их наилучшая закаленная сталь, даже на глубину в один сантиметр. С целью сравнения, я осознал тот факт, что пятитонный обломок дверной ручки я разогнал на отрезке от ног до груди до скорости около полуметра в секунду. Студенистые тела статуй не были в состоянии остановить столь громадный импульс. В сопоставлении с их мерами инерционной массы и времени, такой снаряд обладал массой в пол килограмма и скоростью, лишь на три километра в секунду меньшей, чем первая космическая скорость для города.
Я посветил излучателем вовнутрь образовавшейся в стене небольшой дыры. За железной плитой находился свинец. Но он казался таковым только на основании характерного серого цвета, поскольку сам я, нажав пальцами, ощущал лишь пластилин. Глубже, под слоем свинца, я попал рукой на поверхность стенки, сформированной из песка, связанного не слишком сильным клеем. Я не сомневался в том, что это бетон в понимании местных обитателей. Из дыры я извлек приличную кучку этого материала и растер в пальцах до состояния мелкого песка. Уже ничто - если не считать огромной инерционной массы этих материалов - не было мне помехой.
На стене я надрезал окружность такого диаметра, чтобы мог пробраться в соседнее помещение, двери которого, что было отмечено мною ранее, были открыты в коридор. Углубление дыры не доставило для меня больших хлопот. Когда отделенный от переборки крупный цилиндр уже не соединялся в какой-либо точке со стенкой, я осветил его в последний раз. Цилиндр неподвижно висел в пространстве. Тут я глянул под ноги, где происходило нечто непредвиденное. Огня я не заметил, впрочем, его там могло и не быть. Сильно разогретые трением железные опилки и обрезки, попав на валявшиеся в углу бумаги, покрывались белыми облачками дыма. Для моих чувств они не казались более горячими, чем перед этим. Даже при отсутствии тонкой пленки, изолирующей мои пальцы, я не мог бы ощутить, насколько сильно они разогрелись: их повышенная температура - следовательно, и средняя кинетическая энергия атомов - все так же не слишком отличалась от абсолютного нуля.
Видимо, я все же был урожденным физиком, по крайней мере, когда речь шла о постоянной склонности к анализу необычных явлений, потому что, когда я напер на вырезанный цилиндр, одновременно глянул и на часы. Пихал я с такой силой, как если бы держал на плечах в убежище стокилограммовый вес. При максимальном напряжении мышц, через семьдесят секунд круглый блок переместился в глубину стены на один с четвертью метра. Чтобы вызвать подобного рода эффект, статуи должны были бы применить пять килограммов динамита. Путь к спасению был открыт. И я бросился вперед со столь большой спешкой, что уже ощущал недостаток кислорода.
