– Взгляни на это, Джим, – сказал Хепворт, не поворачивая головы. –Что-то должно произойти.
Никлин встал за креслом физика.
– Когда начались пульсации?
– Пару минут назад, и их частота растет.
Пульсации превратились в слепящее неистовство, промежутки между вспышками уже почти не фиксировались глазом. И вот экран залило равномерное, невыносимо яркое зеленое сияние.
Прошла секунда, вторая, третья…
"Скотт оказался прав. – Никлин почувствовал, как от мрачного предчувствия у него ослабели колени. – Что-то должно произойти".
Вдруг фантастический огненно-зеленый узор исчез. Его место заняла совсем другая картина.
Весь экран заполнили сине-голубые полумесяцы. Ряд за рядом, слой за слоем. Самые большие располагались в центре экрана, на краях они превращались в точечные бусины. Чем дальше от центра экрана, тем больше было полумесяцев и тем меньше их размеры. В целом они образовывали концентрические сферы, вложенные одна в другую, а в центре располагалось маленькое желтое солнце.
Никлин сосредоточил внимание на одном из самых крупных шаров. Не успели еще его глаза как следует сосредоточиться на удивительном образовании, как он уже понял: голубые и зеленые пятна на шаре – это океаны и континенты. Внутренний голос настойчиво твердил ему – они стали свидетелями рождения новых планет.
Орбитсвиль, площадь которого в миллионы раз превышала площадь Земли, сам стал миллионами планет.
Несколько минут в рубке управления стояла абсолютная тишина. А процесс на экране продолжался.
Не в силах оторвать взгляд от невероятного зрелища, Никлин на ощупь обогнул соседнее с Хепвортом кресло и сел. По мере того, как его глаза постепенно привыкали к яркому свечению, он начинал различать детали и подробности удивительной картины, узнавая отдельные ее элементы.
Теперь он видел, что солнце окружает вовсе не чернота космоса. Многочисленные слои планет на переднем плане не позволили ему разглядеть сразу, что солнце находится в центре голубого диска. По поверхности диска двигались муаровые узоры более бледного оттенка, и, несмотря на совершенно чуждую для человеческого глаза природу всей этой картины, диск казался до боли знакомым.
– Это небо, – выдохнул Никлин. – Я хочу сказать… Мы смотрим внутрь Орбитсвиля.
– Ты прав. – Голос Хепворта звучал бесстрастно и холодно. Ученый в нем оттеснил человека. – Любуйся этой картиной, мой мальчик, пока есть такая возможность. В твоем распоряжении чуть больше восемнадцати минут. Затем все, что ты видишь, исчезнет.
– Восемнадцать минут? – Парадоксальность этой цифры ужаснула Никлина. – Откуда ты знаешь?
– По всей видимости, оболочка Орбитсвиля превратилась в небольшие сферы, каждая размером со среднюю планету. – Хепворт взглянул на остальных. – Вы согласны? Никто не станет утверждать, что все это лишь оптический обман?
Флейшер кивнула. Монтейн и Воорсангер, во все глаза глядевшие на экран, казалось, ничего не расслышали.
– Я полагаю, можно допустить, что превращение произошло со всей оболочкой, – продолжал Хепворт ровным голосом. – Во всяком случае, мне это кажется наиболее вероятным. Вся оболочка разрушилась в одно мгновение и в одно же мгновение превратилась в небольшие сферы, но для нас все это выглядит не так, ибо Орбитсвиль имел в диаметре восемнадцать световых минут. Для нас превращение происходит последовательно…
Никлин перестал вслушиваться в слова Хепворта, когда понял, что тот хочет сказать. Как зачарованный, он смотрел на экран, где увеличивался в размерах голубой диск – его край, казалось, растворялся в состоящем из планет тумане. Диск с причудливым узором из дневных и ночных полос представлял собой залитую солнцем внутреннюю часть Орбитсвиля – Орбитсвиля, которого больше не существовало. Никлин знал, что видит лишь оптический призрак того, что произошло еще тогда, когда он сам возился с трапом на нижних палубах.
Впервые в жизни Никлин осознал истинный масштаб Орбитсвиля. Огромная сфера уже окончила свое существование, но благодаря своим гигантским размерам, все еще цеплялась за свой образ, со скоростью светового луча неохотно отдавая его во власть небытия.
"Вот я превращаюсь в новое и странное…" – продекламировал про себя Никлин.
Узорчатый голубой диск заполнил весь экран. Флейшер тронула панель телекамер, убрав увеличение и расширив в десять раз поле зрения. Диск продолжал расти, выплевывая в серебристый туман миллионы новых миров. Скорость роста замедлялась по мере приближения размеров диска к размерам оболочки. Свет по-прежнему создавал изображение обреченного Орбитсвиля, уничтожая его для зрителей со скоростью 300.000 километров в секунду. Но теперь процесс происходил преимущественно параллельно оси зрения, а поперечное изменение почти прекратилось.
Более минуты длилось это почти статическое состояние, затем лазурный диск начал сжиматься.
Его уменьшение поначалу было едва заметно, но в полном соответствии с законами сферической геометрии, скорость уменьшения все нарастала, нарастала, нарастала… Голубой диск катастрофически исчезал, словно выкипая в марево планет. Последняя безмолвная вспышка, и он исчез в солнечном сиянии.
Солнце осталось, ничуть не изменившись, в центре сферического облака новорожденных миров.
Никлин застыл в кресле, едва дыша и не отрывая взгляда от неправдоподобно прекрасной картины, воцарившейся на основном экране. В голове у него звенело. Он чувствовал себя опустошенным, подвергшимся насильственному очищению и получившим уникальную привилегию лицезреть процесс сотворения мира. Он понимал, что нужно сказать хоть что-нибудь, разорвать круг молчания, но не мог найти слов.
– Зрение у меня уже совсем не то, что прежде, – брюзгливо произнес Хепворт, – но это планеты, не так ли?
Никлин кивнул, прилагая все усилия, чтобы вернуть к жизни голосовые связки.
– Мне тоже кажется, что это планеты.
Монтейн издал хриплый всхлип:
– Это не планеты! Это все дьявольские штучки! Это ложь! Это обман зрения!
– Я полагал, что мы уже обсудили эту идею, – терпеливо сказал Хепворт. – Только что мы стали свидетелями рождения миллионов планет из оболочки Орбитсвиля. Сейчас главный вопрос состоит в том, есть ли на них кто-нибудь живой.
– Они все мертвы! – выкрикнул Монтейн. – Мертвы!
Никлин, полагавший, что уже потерял всякую способность к удивлению, еще раз поразился силе воображения Хепворта.
– Как? После всего того, что мы видели, там кто-то мог остаться живой?
– Не спрашивайте меня как, – ответил физик. – Я не думаю, что мы когда-либо сумеем понять происшедшее. Но мне кажется, – и не ждите от меня никаких объяснений, – мне кажется, что все случившееся не имело бы никакого смысла, если бы жизнь там не сохранилась. Неужели вам это непонятно?
