— Там паровой двигатель, — сообразил я.
— Терпеть не могу грязную тарахтелку, — проворчал Хартуэлл. — Как и все эти дурацкие поделки.
— Для чего он служит?
— Ни для чего путного, уж поверьте.
— Все же я не откажусь взглянуть.
Я увидел батрака, хлопотавшего у машины высокого давления; вроде тех, что с недавних пор позволяют конкам избавляться от лошадей. Здесь изобретение Ричарда Тревитика вращало ось электростатической машины[7], чьи стеклянные диски терлись о фетровые накладки, а образующееся при этом электричество снималось тонкими серебряными щетками и по клавесинным струнам, обмазанным нутряным жиром и пчелиным воском и натянутым между деревянными столбами, поступало в Баллард-Хауз.
По словам кочегара, конструкция эта работала в течение дня; в сумерках ее глушили, а потом чистили и налаживали. Мы с Хартуэллом уже собирались уходить, и тут мальчишка-батрак спросил, не угодно ли нам взглянуть на «ночную машину». Услышав мое «да», он отворил дверь в помещение, где стояла такая же точно пара механизмов.
— Отсюдова в дом листрический хлюид текёт, вот уж два года как, и хоть бы раз запнулся.
— Постоянный источник электричества? — удивился я. — И для чего же он потребен?
— Сэр, про то хозяину ведомо, а нашенское дело — пар в котле держать. Пар — это будущее, во как! Оченно надеюсь на нем богачество сколотить, с Божией помощью.
— Ненавижу эти гнусные машины! — брюзжал Хартуэлл, когда мы выходили из конюшни. — Известно ли вам, что на некоторых угольных шахтах они уже заменили лошадей?
Передо мной встала новая загадка: для чего в Баллард-Хауз все время поступает заряд? Искровые семафоры работают от вольтовых столбов, значит, электростатические машины нужны для чего-то другого. И это «что-то» бесперебойно действует вот уже два года.
— А что находится вон там, на втором этаже, куда ведут провода? — указал я на дом.
— Моника эту комнату называет вороньей, — ответил Хартуэлл.
Моника? Судя по такой фамильярности, Хартуэллу тоже достались лестные слова от хозяйки поместья. А если учесть, что с некоторых пор он там персона нон грата, эти слова не проскользнули мимо ушей сэра Чарлза.
— Вороньей? А почему?
— Сэр Чарлз держит там ворону.
— Вот как? Настоящую, с перьями, крыльями и клювом?
— Один клюв, два крыла и уйма перьев.
— И зачем, как вы думаете?
— Не иначе для компании. Не будь он владельцем этого поместья, прожил бы заурядную жизнь деревенского дурачка.
Вот, пожалуйста, еще одна загадка. Зачем на протяжении двух лет обеспечивать электричеством ворону?
Я шпион, меня учили прятать свои тайны и раскрывать чужие. Ворона — это, скорее всего, какая-то уловка. А электричество? Может быть, в той комнате на втором этаже спрятан секретный аппарат для связи с французами? А если сэр Чарлз соглашается отдать искровой семафор Англии лишь потому, что у Наполеона он уже есть, и теперь нужно перехватывать наши сообщения?
* * *
Я вернулся в дом и взял оба искровых семафора под личную охрану — иными словами, запер их у себя в комнате. После чего убедился, что в две верхние комнаты мне не попасть, тогда как во все остальные я могу входить беспрепятственно. О запертых помещениях сэр Чарлз ничего не говорил. Незапертые представляли собой мастерские и склады для экспериментальных устройств, покамест не оправдавших надежд своего создателя. Механизмы, которые я там увидел, были изготовлены в основном из дерева, воска, латуни и стекла. Помощники работали тут же, но жили в другом месте, в доме для прислуги. Они мастерили отдельные части по хозяйским указаниям, не имея никакого представления о том, что получится после сборки.
Когда сэр Чарлз ушел в конюшню проверить, как обслуживается «ночная машина», я поднялся на второй этаж, к запертым комнатам. По роду деятельности я мало-мальски владею искусством отпирать замки, и отмычки всегда при мне. Первая комната оказалась библиотекой. Вторая дверь, дубовая, окованная железом, моим усилиям не поддалась. Столь внушительная защита говорила, конечно же, о том, что в комнате спрятано нечто ценное. Я услышал слабый гул, как в пчелином улье.
Это была «воронья комната», именно к ней от конюшни тянулись провода.
* * *
В то же утро, немного позже, меня пригласили на завтрак. Я не успел проголодаться, но все же пришлось отведать сыр чеддер, спаржу, ветчину и немецкое вино. За едой сэр Чарлз объявил, что к изучению искрового семафора я приступлю в течение ближайшего часа. Стремительно подчистив тарелку, он убежал по лестнице. И опять я остался наедине с леди Моникой. Подозревая, что она готова и в этот раз заняться флиртом, я поспешил спросить о «вороньей комнате».
— Да, ворона там есть, — ответила она.
— Он вас туда пускал?
— В ту далекую пору, когда еще пытался произвести на меня впечатление своим умом. Год назад, если не два. Там полно его скучных игрушек.
— Вас не впечатлило?
— Ни в малейшей степени. Видите ли, лейтенант, мы с ним слеплены из разного теста. Что вы видите вон у того окна?
— Латунный телескоп.
— Да-да, подлинное чудо с увеличительными стеклышками и что там еще внутри. Чарлз через него разглядывает какие-то оспины на Луне. Я бы предпочла полюбоваться, как солдат на дальнем поле заваливает доярку на копну… А вы что скажете?
Подмывало заметить, что я бы предпочел побыть тем солдатом на дальнем поле, но подобные речи могли завести нас на запретную территорию и с самыми непредсказуемыми последствиями.
— Мне бы телескоп пригодился, чтобы шпионить за французами, — нашелся я с ответом. — Так что же за игрушки хранятся в «вороньей комнате»?
— Да всякие-разные… Проволочки там, медяшки, стеклышки.
— И ворона есть?
— Черная птица, довольно крупная — побольше воробья, но поменьше курицы. К ее голове Чарлз присоединил уйму клавесинных проводов.
— К вороньей голове?! — воскликнул я, решив, что леди Моника надо мной издевается. — А вы не могли бы описать…
— Нет! — отрезала она с внезапным раздражением. — Не могу и пытаться не стану! Мне неинтересны его дурацкие бирюльки. Хочу жить в Лондоне, блистать на балах и знакомиться с лихими молодыми офицерами, только что вернувшимися с войны.
— А ключика от «вороньей комнаты» у вас не найдется?
Я пожалел об этих словах, едва они прозвучали. Поскольку уже точно знал ответ.
— Может, и найдется… для лихого молодого офицера, только что вернувшегося с войны.
Подвесив перед моим носом соблазнительную приманку, леди Моника изволила удалиться. Я остался за столом, наедине с раздумьями о нравственности, чести офицера, долге перед Британией, а также об электрических машинах и воронах.
