— Прекратить немедленно! — вскинул руку Посланник. Немедленно прекратить волевые действия!
Смертоносцы послушались и вскоре напор упругих тычков стал снижаться.
— Ты осознал что-то неприятное, Посланник? — с тревогой спросил Дравиг.
— Да, — кивнул Найл. — Мы находимся на дне гигантского корыта, стены которого покрыты отражающим любые мысленные колебания камнем. Если испустить любой волевой луч, он будет отражаться и отражаться, метаться между стен до тех пор, пока не вернется к тому, кто его послал. Мы попали в огромную ловушку для телепатов. Это настоящий капкан.
Слово «телепат» Найл использовал впервые, но, поскольку пауки воспринимают соответствующие словам образы, а не звуки, переспрашивать его никто не стал.
— Что мы будем делать, Посланник? — спросил моментально напрягшийся Дравиг.
— Идти вперед, — пожал плечами Найл. — Только ни в коем случае нельзя испускать волевых импульсов. Они отразятся от стен и обязательно ударят по нам самим.
На то, чтобы все люди и пауки, получившие парализующие удары, пришли в себя, ушло почти полдня.
После этого уставшая и запуганная сколопендра была оставлена в покое, а отряд двинулся дальше. Пока единственной потерей от хитрой ловушки было копье Найла — многоножка унесла его в своем теле.
Пару километров путники прошли быстро и спокойно, пользуясь протоптанными среди кустарника тропами, но постепенно тропы становились все уже, пока не пропали совсем.
— Сколопендра, — сказал Симеон. Эта она тут охотилась, вот дорожки рядом со своей норой и пробила. А сюда не доходила, далеко.
Возможно, медик был прав, однако легче от этого не было: если люди легко протискивались среди гибких стеблей ивы, акации, жимолости, магнолии, рябины и барбариса — как только они все оказались в одном месте? — то для пауков, с их широко расставленными ажурными лапами, эта растительность оказалась совершенно непроходимой. Вот тут-то и выявилась еще одна коварная особенность расселины — оказалось, что каменные стены «ловушки для телепатов» совершенно не держат смертоносцев! Пауки не могли не то что бежать по этим станам, но и выбраться наружу!
— Похоже, Посланник, мы действительно попали в капкан, — признал Дравиг, явно ожидая от правителя ободряющего слова. Но Найл мог предложить только одно: остановиться на ночлег.
На ночь правитель устроился неподалеку от принцессы Мерлью, рассчитывая ближе к полуночи, когда смертоносцы застынут от ночного холода, задать ей несколько «острых» вопросов, пусть даже без особой надежны на ответ, но разговора не получилось — ночью в расселине было тепло. По мере того, как ночная темень опускалась на Серые горы, стены «ловушки» начали менять свое состояние с матового на прозрачное, и оттуда, из-за них, из скального массива, полился мертвенный зеленый свет, дохнуло ясно ощутимым жаром — который, впрочем, ощущался только кожей, а ткань, копья и растительность вокруг оставлял холодной. У всех путников возникло ощущение того, что сейчас произойдет нечто и вовсе невероятное, странное, магическое, путники не смыкали глаз, ожидая чуда или беды
Этим, собственно, и кончилось — ничего опасного не случилось, но за ночь никто не выспался.
— Может быть, вернемся и пойдем другим путем? — предложила утром принцесса Мерлью, с трудом пряча зевоту. — Тут творятся и вовсе странные вещи. Зачем рисковать понапрасну?
— Ну уж нет, — покачал головой правитель. Раз нас не хотят пропускать тут, именно здесь мы и пойдем.
Последующие два дня Найл не раз и не два пожалел, что не смог сохранить меча, добытого когда-то в городе Дира, что Майя пожалела соли на покупку больших ножей, что сам он так и не сделал ни одного топора.
Тем временем стражницы и подростки, которые и не подозревали о существовании таких изобретений человечества, как топор и мачете, руками ломали ветви кустарника, топтали его ногами, выворачивали с корнем, пробивая тропу, по которой могли бы пройти пауки. Люди часто сменяли друг друга, отходя в хвост отряда, на отдых, но двигаться все равно удавалось слишком медленно.
Вдобавок, все оказались на голодном пайке — мухи и солнечные бабочки предпочитали летать в стороне, мелкие мокрицы, коричневые огарыши и маленькие синие жуки-поплики ловко убегали от путников между корней, а парализующей волей пауки пользоваться боялись. Ночь тоже не приносила отдыха — теплые светящиеся стены вызывали гнетущее чувство постоянной опасности, и выспаться не получалось.
Когда на четвертый день стал различим неровный край стены, запирающей «ловушку» никто не смог даже обрадоваться — люди продолжали молча ломать и топтать кустарники, только головы стали немного чаще поднимались от опостылевших ветвей, а глаза всматривались в приближающийся отвал.
«Богиня-хранительница» не обманула: с этого конца расселины отвесной стены не было. Был достаточно крутой земляной отвал, заросший самой обычной травой и можжевельником. Единственное, что вызвало всеобщую настороженность — так это прямоугольный проем в стене рядом с отвалом, точно такой же, как тот, из которого выскакивала сколопендра на другом конце расселины.
— Кто-нибудь даст мне копье? — попросил Найл.
— Лучше не надо, — взяла его за руку принцесса. Просто обойдем и все.
— Не хочу, чтобы в самый неподходящий момент кто-нибудь кинулся нам в спину. Нужно заглянуть внутрь, проверить.
— А если там многоножка?
— Значит, будем с обедом, — хладнокровно ответил правитель. У меня через живот позвоночник прощупывается. Так даст мне кто-нибудь копье, или нет? Нефтис?
— Я пойду с вами, мой господин.
— Юлук?
— И я.
— И я, — не дожидаясь вопроса заявил Нуфтус.
— Завитра!
— Я тоже пойду с вами, мой господин.
— Нет уж, хватит мне телохранителей! — не выдержал правитель. Давай копье и подожди здесь.
Нефтис бросила на Завитру победный взгляд — господин предпочел меня! Ученица медика обиженно выпятила губы, однако копье отдала. Найл, наблюдая за их переглядываниями только головой покачал — уже почти год не во дворце, а повадки все те же.
Проем вел в небольшой квадратный тамбур, из которого отходили вправо и влево две двери, а основной ход шел дальше, в огромную сферическую полость.
— Звери! — крикнул Найл и эхо минут пять металось в гудящей пустоте. Никого.
Он развернулся, нос с носом столкнулся с увязавшейся-таки следом Завитрой, усмехнулся, вручил ей копье. Вернулся в тамбур, покрутил головой, свернул в левую дверь. Здесь не сохранилось ничего — ни труб, ни светильников, ни сливной канализации, и только посередине гордо возвышался покрытый толстым слоем пыли унитаз из вечного, неподвластного времени фарфора.
