— Что это? — спросил я Тиграна.
Он сказал очень торжественно:
— Перед вами биологическое орудие. Две тысячи орудий такой же мощи прикрывают планеты Пламенной от нападения извне.
Несколько минут мы молча созерцали беснующееся озеро.
Оно все больше казалось мне живым существом, запертым в каменной клетке. И теперь, когда мы знали, что это такое, оно производило впечатление уже не странного, а грозного. Труб возбужденно поводил крыльями, Орлан вытянул голову, словно почтительно приветствовал страшное орудие, даже весельчак Гиг перестал беззаботно распахивать рот, как клещи.
«Здоровенная „биологичка“!» — шепотком грохнул он.
Из объяснений Тиграна стало ясно, что озеро и вправду живое существо, и притом огромное — жидкое ядро каменного астероида. Нам показали лишь ничтожную его часть, крохотный глазок, прикрытый защитным куполом, все остальное скрыто в многокилометровой глубине.
И хоть существо это, биологическое орудие, лишено разума в нашем смысле, нечто вроде исполинского тупого животного, — характер его капризен и своенравен. Бушевание свидетельствует не больше чем о спокойствии ядра, а когда оно злится, начинается такая буря, что астероид трясется, как припадочный.
Продуктом жизнедеятельности ядра является радиация, мгновенно уничтожающая все живое.
Купола, подобные этому, устроены в разных местах астероида. Откуда бы ни атаковал вражеский корабль, на оси его движения всегда окажется один из таких куполов. В нужный момент он раскрывается, поток убийственной радиации выносится наружу — и все живое на вражеском корабле обращается в горсточку праха.
Ромеро спросил Тиграна:
— Ваши космические корабли снабжены биологическими орудиями?
— Они на звездолетах имеются, но меньшей мощности.
Ничего интересного, кроме живого ядра, на астероиде больше не было. Нас провели в жилые помещения и предложили отдохнуть.
Галакты удалились, а мы собрались в салоне и обменялись мнениями. Ромеро удивлялся, что, обладая абсолютным оружием, галакты не добились перелома в войне.
— Согласитесь, дорогой Орлан, что ваши корабли вооружены слабее. И ваши гравитационные удары, и их биологическая радиация распространяются со скоростью света. Но гравитационная волна ослабевает пропорционально квадрату расстояния, а пучок биологической радиации практически не рассеивается. На дальних дистанциях крейсер галактов всегда возьмет верх над крейсером разрушителей.
Орлан ответил с таким подчеркнутым бесстрастием, что оно могло сойти за насмешку:
— Ты забываешь, Ромеро, что наш крейсер может увернуться от узкого луча, а корабль галактов непременно попадет в гравитационную волну. Прицельность биологических орудий в маневренном бою невелика. Другое дело — прорываться внутрь планетных систем!..
Гиг, жизнерадостно захохотав, возгласил:
— При прошлом Великом прорывались — ужас что было! Мертвые корабли слонялись в межзвездном просторе — испаренные головоглазы, силуэты невидимок, выжженные на стенах!.. Великолепное уничтожение!
Ромеро продолжал спорить:
— Но если маневренный бой, по-вашему, проницательный Орлан, и не даст перевеса галактам, то почему им не обрушиться на ваши планетные базы, на ту же Третью планету? Ее вы не отведете в сторону, а траекторию луча можно рассчитать точно. Рано или поздно, но смертоносная радиация испепелила бы вас — и разрушители, сами разрушенные, перестали бы сеять зло во Вселенной!
— Для того, чтобы предотвратить опасность, нами и были воздвигнуты шесть Станций Метрики, Ромеро.
И Орлан рассказал, как протекала последняя открытая схватка. Галакты ударили по одной из Станций Метрики из биологических орудий, но Станция свернула в своем районе пространство и после раскручивания изверженных лучей обрушила их назад на галактов. С той поры галакты полностью отказались от борьбы за власть.
Рассказ Орлана возобновил во мне тревожные мысли.
— Ты уговаривал нас, Орлан, обратиться к галактам за помощью. Но, оказывается, их биологические орудия в бою неэффективны.
— Смотря какой бой, Эли. В районе прорыва человеческих звездолетов наши корабли будут ограничены в маневре. А если, спасаясь от биологических лучей, они кинутся кто куда, то ведь вас это тоже устроит, не так ли?
Вначале нам привиделось, что мы причаливаем к планете, населенной одними деревьями. Недоумевающие, мы напрасно искали на ней поселений — леса, одни леса.
— У меня глаза слепит от света растений, — сказала Мери.
Деревья были гораздо крупней земных — иное до полукилометра, как мы потом разглядели. И ветви не опускались вниз и не раскидывались в стороны, а взвивались вверх. Деревья походили на вопли, рвущиеся из глубин планеты, — сравнение выспренно, но более точного я не подберу. И они не были окрашены в разные цвета, они сами сияли, не кроны, а костры раскидывались над планетой, разнообразно сверкающие огни — синие, красные, фиолетовые, голубые, желтые всех оттенков и оранжевые…
— Деревья ночью заменяют закатившуюся звезду, — разъяснил Тигран. — А разве ваши планеты освещаются не деревьями?
Он вежливо выслушал ответ, но, уверен, наши лампы и прожектора, самосветящиеся стены и потолки показались ему диким варварством. В комнатах у галактов стоят небольшие деревца — для освещения и кондиционирования воздуха.
Среди сплошного леса открылся просвет, аэробус устремился туда. Не буду описывать встречи, ее сотни раз показывали на стереоэкране. Упомяну лишь о нашем изумлении, когда мы разобрались, что встречают нас не одни галакты. К нам теснились ангелы, шестикрылые кузнечики с умными человеческими лицами, прекрасные вегажители — я вздрогнул, увидев сияющих змей: мне почудилось, что среди них Фиола. Я уже опасался, не выпустили ли на нас свору фантомов, копирующих сохранившиеся в мозгу образы, но потом разглядел множество существ до того диковинных, что никому и в голову не могло явиться примыслить их.
И вся эта масса напирала, размахивала руками и крыльями, одни взлетали над головами, другие восторженно кружились, прокладывая себе вращением путь в толпе. А среди звездожителей шествовали галакты — высокие, улыбающиеся, в ярких, самосветящихся одеждах.
А когда приутих фейерверк красок, ослабела вакханалия звуков и успокоился водоворот движений, мы полетели куда-то вниз всей обширной площадью, и снова начался парк, а в парке появился город.
Он был похож и не похож на наши. Казалось, в нем были улицы, по-земному просторные и широкие, и по улицам двигались жители, такой же разнообразный народ, не одни галакты, и двигались каждый по-своему, кто ногами, кто вращением, кто перелетами, а кто перепаривал. Но по бокам улиц вздымались не дома с окнами и дверьми, а глухие стены, изредка распахивающие зев туннелей. Над улицей же было не небо, а кроны исполинских светящихся деревьев — стволы их таились за стенами, а ветви сплетали кров над дорогой.
