– Что задумался? – спросила Эзерлей.
– Подумал, может, ты и права. Может, это и не комитет защиты порядка за мной охотится. Только это ничего не меняет.
– Как это ничего не меняет? – возмутилась Эзерлей. – Ты сам говорил, что не хочешь всю жизнь прятаться. Значит, тебе надо найти тех, кто тебя преследует, и либо договориться с ними, либо поубивать.
– И кто из нас агрессивный? – улыбнулся я. Улыбка получилась вымученная.
– Одно дело – драться просто так, для удовольствия, и совсем другое – когда припрет, – заявила Эзерлей. – Поехали лучше ко мне, обсудить твои проблемы мы еще успеем.
– Поехали, – согласился я. – А ты в курсе, что тебя переселили?
– Ничего страшного, – отмахнулась Эзерлей. – Личных вещей у меня все равно еще почти нет, а трехкомнатная квартира лучше двухкомнатной.
– А почему не четырехкомнатная? Одному нопстеру полагается две комнаты, значит, двум – четыре.
– Двум – три, – сказала Эзерлей. – Комнат столько, сколько людей, плюс еще одна гостиная.
Она встала и повернулась в сторону выхода.
– А расплатиться? – спросил я.
– Расплачиваться не надо, – ответила Эзерлей. – Пища бесплатная. Тут вообще почти все бесплатно.
Машина Эзерлей, о которой говорил планетарный компьютер, оказалась всего лишь велосипедом. Это был вполне узнаваемый велосипед, почти как земные аналоги, только вместо цепи у него был ремень, а коробка передач управлялась кнопками на руле, как в «Формуле—1». Эзерлей взгромоздилась на сиденье, я пристроился сзади, и мы поехали.
Пока мы сидели в тени, нам было прохладно, но стоило выйти из-под навеса, как солнце стало припекать. Нельзя сказать, что я сильно страдал от жары, но легкий дискомфорт ощущался.
Окружающий пейзаж напоминал курортную зону где-нибудь в Крыму или Анталье. Много деревьев с зеленой листвой, совсем как на Земле, бесчисленные лужайки, одни заросли высокой зеленой травой, другие были недавно подстрижены. То и дело взгляд утыкался в разбросанные там и сям маленькие серые домики, кое-где попадались и более крупные сооружения, то ли большие многоквартирные дома, то ли индустриальные здания, то ли развлекательные центры. Я спросил Эзерлей, и она ответила, что все здания на Блубейке строятся по типовым проектам и отличить жилой дом от завода по внешнему виду практически невозможно.
– А как же памятники архитектуры? – удивился я. – Ну, старые здания, которые построены очень давно, они очень красивые и все ими любуются.
– Может, где-то такие и есть, – сказала Эзерлей, – но я их не видела. Но я вообще мало что видела, все хочу попутешествовать, да никак не соберусь.
– А где ты работаешь? – спросил я.
– Нигде. На Блубейке почти никто не работает. Чтобы найти работу, надо учиться, а я даже не знаю, есть ли – смысл. Если из сотни коренных жителей Блубейка найти работу могут только четыре…
– А кто кормит остальных девяносто шесть? – перебил я Эзерлей.
– Пищевые заводы работают сами по себе… да и другие предприятия тоже. Есть мастера—наладчики, но их очень мало, меньше, чем заводов. Есть ученые, они придумывают новые вещи, которые потом будут делать на заводах, но ученых тоже мало. Чтобы стать одним из них, надо быть очень умным и много заниматься.
– Интересно, – протянул я. – Никогда не думал, что увижу коммунизм в действии.
– Что увидишь?
– Коммунизм. У нас на Земле есть теория, что можно построить идеальное общество, где каждый делает все, что хочет, и всем всего хватает.
– Здесь нельзя делать все что хочешь, – поправила меня Эзерлей. – Нельзя мусорить, нельзя употреблять наркотики, нельзя творить насилие.
– Какое насилие? Ты вроде говорила, секса тут нет.
– Я не это насилие имею в виду. Здесь вообще нельзя творить насилие. Нельзя обижать других, нельзя ругаться, нельзя приставать с разговорами, если собеседник не хочет разговаривать…
– А если я пристаю с разговорами, что со мной сделают? В тюрьму посадят?
– Куда посадят?
– Ну… Как здесь наказывают за нарушение законов?
– Никак не наказывают. Законы нельзя нарушить.
– А если я все—таки нарушу? Вот возьму сейчас и срублю вот это вот дерево.
– У тебя топора нет.
– Тогда начну ветки обрывать.
– Ну, попробуй.
– Тормози давай.
Эзерлей остановила велосипед, я подошел к ближайшему дереву и, чувствуя себя полнейшим идиотом, попытался отломать ветку. Ветка оказалась очень гибкой и никак не хотела отламываться. Эзерлей стояла в стороне и глупо хихикала, глядя на мою возню. Вскоре мне надоело.
– Ну что? – спросил я. – Я нарушил какой—нибудь закон?
– Не знаю, – ответила Эзерлей. – Судя по тому, что полицейские не приехали, нет.
– Раз здесь есть полицейские, – сказал я, – то и тюрьма должна быть. Или какое-нибудь другое наказание. Когда полицейские приедут, что они будут делать? Начнут меня уговаривать?
– Да, начнут уговаривать. Они тебе объяснят, что так поступать нехорошо, и заставят все исправить. Ну, там, извиниться перед кем надо или дерево посадить…
– А если я откажусь?
– Будут уговаривать.
– А если я пошлю их куда подальше?
– Отвезут тебя в больницу. У нопстеров считается, что если кто-то не понимает, что хорошо, а что плохо, то он больной и его надо лечить.
– А если я откажусь от лечения?
– Оно бывает принудительным.
– А если я уйду обратно в тот мир, откуда пришел?
– Силой здесь никого не держат.
– Понятно.
– Ничего тебе не понятно! – воскликнула Эзерлей. – Ты, наверное, думаешь, что здесь каждого второго лечат. Ничего подобного! Законы никто не нарушает, разве что по недомыслию. Ты скоро и сам все поймешь, тут не надо нарушать законы, потому что законы правильные.
– А если я захочу пива попить?
– Пиво – это наркотик?
– Формально – да, но очень легкий. Его пьют не из-за что оно опьяняет, а из-за того, что оно вкусное. Чтобы им напиться, надо литра три выпить.
– Ну… не знаю, – растерялась Эзерлей. – Если так. Полицейские сделают исключение. Они же нормальные нопстеры, они все понимают. Если состава преступления нет, они извинятся и уйдут. Может, попросят пивом угостить, – Эзерлей хихикнула.
– Прямо идеальное общество какое-то.
– Очень близкое к идеальному, – согласилась Эзерлей. – Если бы нопстеры не были такими странными…
– А что в них странного?
– Во-первых, они любовью совсем не занимаются. Они не получают от любви приятных ощущений, для них это как когти подстричь – дело нужное, но удовольствия никакого. У них и семей нет, то есть у них бывает, что в одной квартире живет много народу, но это не семьи, а дружеские компании.
