Мой друг, который разжигал, трубку, ответил ровно и твердо:
— Как вы имели возможность убедиться, сэр Александр, я не отношусь к людям, готовым верить всему, что они слышат.
Баронет покраснел.
— Простите меня, дорогой друг. Если бы не ваша выдержка тогда, тридцать лет назад, мне не привелось бы встретиться с вами вновь.
Он поглядел в сторону, словно решая, с чего начать.
— Пожалуй, начала и не вспомнишь, — проговорил он. — Всю свою сознательную жизнь я был связан с этой проблемой, но лишь недавно стал уделять ей внимание, которого она заслуживала.
Поколебавшись, он повернулся ко мне:
— Доктор, вас не затруднит передать мне книгу, которая лежит наверху вон той стопки слева от вас?
Он указал на стопку рядом с моим креслом. Я взял нужную книгу и не вставая протянул ему.
— Полагаю, вам обоим, джентльмены, известно имя Г. Спенсера Джонса? — торжественно спросил сэр Александр.
— Королевского астронома? — уточнил я. — Конечно.
Баронет повертел в руках пухлый том.
— А вы слышали о его книге «Жизнь на других планетах»?
— Боюсь, что нет, — отозвался Холмс.
Я покачал головой.
— Тогда позвольте мне прочитать вам пару абзацев, — наш хозяин быстро перевернул несколько страниц. — Ну, хотя бы вот отсюда.
Он начал читать:
— «Поскольку вселенная воистину безгранична, кажется попросту невозможным, чтобы жизнь зародилась только на нашей крохотной планете».
Он принялся листать страницы дальше.
— А вот еще: «Мы вправе предположить, что если в каком-либо уголке вселенной возникают подходящие условия, то это непременно ведет к возникновению жизни. Подобный взгляд на проблему разделяет большинство биологов».
Он хотел было продолжать чтение дальше, но мой друг остановил его.
— Не надо, сэр Александр. Я согласен с вами. Вернее, я согласен, что существует возможность. Возможиость, но не вероятность того, что во вселенной могут быть обнаружены другие формы жизни, — Холмс хихикнул, — ибо, сэр Александр, вселенная необъятна.
Я вынужден был признать, что у престарелого сыщика есть еще порох в пороховницах. Я, честно говоря, думал, что он заснет через пять минут после начала разговора.
Баронет кивнул.
— Да, она беспредельна. Будьте добры, доктор, передайте мне вон тот журнальчик справа от вас.
Взяв журнал в руки, он пролистал его.
— Ага, вот эта статья. Она написана молодым немцем по имени Вилли Лей, который, судя по всему, серьезно интересуется проблемой покорения человеком космоса. Послушайте, что он пишет: «Мы вряд ли ошибемся, предположив, что на Марсе существует стойкая растительная жизнь. Изменения цвета планеты, которые мы можем наблюдать, логичнее и проще всего объясняются именно наличием растительной жизни».
Пропустив несколько строк, он продолжил чтение:
— «Из земных растений трансплантацию на Марс, скорее всего, выдержат лишайники. Кроме них, к тамошним условиям могут приспособиться отдельные представители флоры Тибета. Во всяком случае мы вполне можем сказать, что жизнь на Марсе тяжела, но возможна.»
Сэр Александр остановился и вопросительно поглядел на нас.
— Мне кажется, сэр Александр, — заметил я, — что из наличия на Марсе лишайников и предполагаемого существования на какой-нибудь далекой звезде разумной жизни вовсе не вытекает присутствие на улицах Лондона инопланетян.
Баронет начал горячиться. Он подался вперед.
— Мой милый доктор, неужели вы не понимаете? Допуская вероятность существования разумной жизни вне Земли, вы тем самым признаете возможные последствия этого факта.
Я нахмурился.
— Боюсь, я что-то упустил в ваших рассуждениях.
— Неужели вы не видите? — торопливо произнес сэр Александр. — Если во Вселенной имеется жизнь, мы можем предположить, что она либо уступает нам в развитии, либо стоит наравне с нами, либо превосходит нас.
Мой друг снова хихикнул.
— Вы, похоже, тщательно все продумали, сэр Александр?
— А как же. Отметьте себе, пожалуйста, что люди Земли уже познали тягу те звездам. Вилли Лей, отрывки из статьи которого я вам читал, лишь один из нескольких тысяч молодых людей, уверенных в том, что завтра они отправятся исследовать Луну, а немного погодя — и Солнечную систему. Они мечтают о полете к звездам.
Если мы допускаем возможность существования во Вселенной разумной жизни, мы должны также допустить, что намного отстали от ее представителей в деле покорения космоса. Человечество, джентльмены, еще весьма и весьма молодо. Наши далекие друзья в своем развитии вполне могли опередить нас на миллионы лет.
Мы промолчали. Что касается меня, то мой рассудок отказывался верить словам сэра Александра. Холмс же, по-моему, утерял нить рассуждения.
Сэр Александр уставил на нас тонкий палец.
— Если человек строит планы относительно исследования пространства, почему бы нашим соседям не предпринять подобных шагов?
Я ощутил нарастающее раздражение.
— Вы построили теорию о возможности существования иных форм жизни и об их стремлении выйти за пределы собственных планет. Но ваши рассуждения не подтверждены фактами. Есть ли у вас доказательства, сэр Александр?
Баронет поджал губы и швырнул журнал на заваленный бумагами стол.
— Разумеется, руки инопланетянину я не пожимал, — ответил он.
— А было бы неплохо, а? — раздался голос Холмса. Значит, он умудрился следить за разговором. Сэр Александр обращался по-прежнему ко мне.
— Льщу себя надеждой, доктор, что однажды это случится. Кто знает?
Он повернулся к моему другу.
— На протяжении нескольких столетий люди наблюдали непонятные летающие объекты. Они появились задолго до самолета братьев Райт, самые разные: в форме тарелок, сигар, шаров. Их видели свидетели, сообщениям которых можно верить. Американец Чарлз Форт собрал множество сведений о подобных случаях.
— Американец? — переспросил Холмс. — Болтун!
— Позвольте, сэр Александр, — запротестовал я, — к Форту относились не иначе, как к безумцу, а иные в открытую называли его шарлатаном.
Тонкие седые брови на лице хозяина кабинета поползли вверх.
— Но кто называл, доктор, кто? Его противники, а также те, кто взгромоздил нашу незрелую еще науку на пьедестал и готов покарать кого угодно только по подозрению в отступничестве! Но десятки тысяч людей благодарны Форту за то, то он раскрыл истинную сущность многих так называемых научных представлений.
— Мне не довелось прочитать его, — заметил я, пожалуй, немного резковато.
Мой друг зашевелился в кресле.
