— Безусловно, как только вы были обнаружены, мы поставили возле озера часового. Только мы не можем просто так сидеть и ждать, когда кто-либо появится обратно. Разведданные нам необходимы, как воздух. Без них напрасно гибнут тысячи наших солдат!
— А если попробовать исследовать этот туман? — влезла я в разговор. — То есть отправить туда небольшую, но хорошо оснащенную экспедицию? Возможно, она сможет определить некоторые закономерности, и прояснится задача по поиску пропавшего разведчика. А заодно и мы сможем понять, как же нам вернуться в свой родной 97-й год.
— Очень хорошо! — поддержал меня Бартон. — Именно так и поступим! Надеюсь, вы примете самое активное участие в подготовке и проведении этой экспедиции?
Сказать, что при этих словах у меня мгновенно испортилось настроение, так это то же самое, что вообще промолчать. Поскольку по спине прогалопировал табун мурашек, донеся предательскую дрожь до самых кончиков пальцев. Плохо становилось при одной только мысли, что придется не раз, не два, а значительно больше снова соваться в этот зыбкий, предательский туман, снова полагаться на случай, который неизвестно куда выбросит нас. Мне достаточно было мимолетного взгляда на мгновенно прокисшую Сережину физиономию, чтобы убедиться, что он придерживается аналогичного мнения.
Но что же делать? Чем назвался, туда, как говорится, и полезай. Тем более это — действительно единственная реальная возможность разобраться в происходящем.
Тяжко и глубоко вздохнув, я выдавила:
— Что ж, мы согласны.
— Прекрасно, — отозвался полковник. — Тогда сейчас — всем отдыхать, а завтра с утра начнем подготовку.
На ночевку нас определили в отдельную землянку, где мы разместились с несравненно большим комфортом, чем в палатке. Пока Сережа с Саней перетаскивали вещи, мы с Бартоном присели покурить.
— Расскажите, Лена, что-нибудь из того, что будет потом, после войны. Я понимаю, вроде бы неловко спрашивать о будущем, но ведь все-таки так интересно! Судя по тому, что мы с Вами познакомились только в 1978-м году, я успешно дожил до старости. Ведь так?
— Безусловно, — ответила я. Только как же помягче не сказать ему, в каком именно году он умрет? — По крайней мере, в том году, из которого мы прибыли сюда, то есть в сейчас, Вы живы и относительно здоровы.
— Значит, в Вашем родном 97-м меня уже нет, — он даже не спросил, просто констатировал факт. А я еще думала перехитрить его, профессионального разведчика! — Что ж, и это неплохо. Правда, сейчас в такое верится с трудом. Война все-таки. В любой момент убить могут.
— Не убьют, — довольно грубо возразила я, стараясь если не побороть, то хотя бы спрятать смущение. — Доживете до глубокой старости, все верно. Только берегите правую руку. Где-то в конце войны Вас ранило осколком и даже перебило нервы, так что стрелять вы больше сами не могли, только тренировали. А вот когда точно это произошло — не спрашивайте, я действительно не знаю.
Он помолчал, пуская кольца дыма к сосновым ветвям, чернеющим на фоне закатного неба.
— А все же интересно, что за жизнь будет спустя лет сорок-пятьдесят? Наступит коммунизм или как?
— Именно что или как, — пробурчала я.
Ну что прикажете делать, как рассказать человеку, ежеминутно рискующему жизнью, что те идеалы, за которые он сражается, не то, чтобы даже будут растоптаны, а попросту окажутся мифом, миражом, за которым, словно усталые путники в пустыне, шли и гибли тысячи и миллионы людей. Что та победа, которую он уже предвкушает, будет оплачена невиданной в истории человечества ценой уничтоженных жизней, а в итоге спустя несколько десятилетий победители будут влачить жалкое существование и завидовать побежденным, немцам. Пиррова победа!
Да разве только в этом дело?
Как объяснить, что изначально направление движения было выбрано неверно, что для того, чтобы достигнуть минимальных успехов и оправдать его, направления, выбор, приходилось идти на такие человеческие жертвы, по сравнению с которыми просто меркнут страшные военные потери? Как объяснить это полковнику Красной армии, коммунисту? А соврать не получится, это я уже пробовала.
А ведь и отмолчаться не удастся! Вон как смотрит, даже про трубку свою забыл!
Придется рассказывать. Как говорится, назвался.., туда тебе и дорога!
— Я, наверное, Вас сильно разочарую. Видите ли, Сергей Авраамьевич, на самом деле все сложилось несколько иначе, чем считали классики марксизма. Точнее, совсем даже наоборот. Но я, пожалуй, по порядку. Война закончится 9 мая 45 года, то есть меньше, чем через год. В Берлине. После войны Германия будет разделена, а в 48-м в Советском Союзе повторится 37-й год. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Да, — коротко кивнул он.
— Все это закончится только в 53-м со смертью… — я замялась, не зная, как поделикатнее назвать вождя всех времен и народов.
— Я понял.
Ну просто удовольствие с ним разговаривать! А я ведь ожидала чего угодно, вплоть о политинформации и воспитательной беседы. Только вот несмотря на стрелковое самообладание, слишком уж часто он затягивается. Мужественный человек, нечего сказать! Интересно, как бы я держалась, если бы мой мир рухнул в одночасье?
Совершенно фигово, подумала я, вспомнив тот разговор с Сережей на берегу озера. И снова замерзшую ледышку сердца будто скребнуло когтем боли.
— Ну а дальше?
— Что? А, простите, задумалась. Дальше… Дальше было много хорошего, но и ерунды всякой хватало. Самыми первыми запустили спутник в космос, наш космонавт тоже был первым. Наука, особенно физика, получила просто огромный подъем. Но зато практически все люди были вынуждены думать и чувствовать одинаково, детерминировалось все: от того, какую слушать музыку, какую носить одежду до того, какие анекдоты рассказывать в кругу друзей.
В 70-е уже совершенно сформировался новый правящий класс — партийно-государственная элита. Умненькие мальчики, которые рано соображали, что к чему, начинали свою деятельность еще в комсомоле. Они успешно пропускали мимо ушей всю официальную пропаганду, четко расставляли точечки над «І» и аккуратненько блюли собственные интересы. Это было не сложно, поскольку реальная работа в большинстве случаев была совершенно не нужна, требовалась лишь успешная своевременная отчетность на бумаге.
Это была игра. Но не для детей, а для молодежи и взрослых. Такой человек мог думать себе все, что угодно, но должен был вести себя в соответствии с правилами этой игры. То есть в ней побеждали исключительно те, у кого по команде, в нужный момент в глазах загорался огонь молодого строителя коммунизма, из груди рвался пламень интернационализма и борьбы за мир. При этом в «своей» компании подобная «золотая» молодежь отрывалась так, как «хиппарям» и «битникам» даже и не снилось.
