— А не было мысли у тебя поцеловать меня, чтобы разбудить?
Сережа только уничтожающе посмотрел на меня и продолжал:
— Они еще немного поколдовали над этим саркофагом. Сначала он стал светиться каким-то лиловым светом, но твое таяние продолжалось. Потом сверху спустилась какая-то штука, что-то вроде разрядника, и стала лупить прямо по этому…
— По крышке гроба?
— Слушай, Алена, ты дашь мне спокойно дорассказать? Да, по крышке гроба, если так тебе больше нравится. Ты хорошо себя вела и быстренько перестала таять. Даже наоборот, стала восстанавливаться. Тогда Салатовый заявил, что «твой разум необходимо экранировать в целях его защиты и восстановления функций», и саркофаг стал снаружи будто зеркальный. Так что увидеть тебя, чтобы вовремя поцеловать у меня не было технической возможности. А потом ты и без меня справилась, так стала колотить по стенкам, что они все перепугались.
— И долго все это продолжалось? Я имею ввиду, мое «восстановление»?
— Я думаю, не больше часа.
— Никак не могу понять, почему эта куча их мыслей подействовала только на меня, а на тебя — нет.
— А потому, что я сидел тихонько и помалкивал, когда ты выступала с торжественной речью о социальном устройстве общества. Вот они все и ломанулись к тебе со своими вопросами и догадками, а я даже толком не успел сообразить, что произошло. Так что твоя любовь к публичным выступлениям вышла тебе боком, маленькая выпендряла, — закончил свою речь Сережа и погладил мои волосы.
— Да уж, теперь на несколько лет вперед мне гарантирована стойкая агорафобия, — резюмировала я.
— Салатовый все сокрушался, как же это они допустили, что их друг, «человек Елена», чуть безвозвратно не погиб, — помолчав, добавил Сережа.
— Как будто можно погибнуть возвратно! Кстати, Салатовенький все время что-то похожее говорит, а я никак не успеваю или забываю спросить, что он имеет в виду. Помнишь, что-то он говорил еще о каких-то периодах белкового существования?
— Ну, это довольно известные вещи. Во многих религиях есть учение о реинкарнации, повторном воплощении, — как обычно, эрудит Сережа был на высоте. — Даже в раннем христианстве существовала эта идея.
— Погоди, это что, как Высоцкий пел, что «после смерти мы не умираем насовсем»?
— Да, что-то вроде.
Я задумалась. Сейчас очень много разных публикаций на такие темы, и эту теорию каждый толкует по-своему, с различными догадками и домыслами. А шары знают это абсолютно точно и говорят о таких явлениях, как о чем-то само собой разумеющемся. Да уж! Неужели действительно мы когда-то уже жили раньше и после смерти воплотимся снова? Выходит, что так.
— Послушай, Сережа, а что там Салатовенький говорил о двенадцатилетнем «периоде энергетической взаимосвязи» ребенка с матерью? Я что-то тоже не совсем поняла. Как-то я не ощущала такого в детстве.
— Некоторые философские учения, особенно учение о карме, утверждают, что до двенадцати лет ребенок очень сильно связан с матерью, несет ее карму. Возможно, именно эту взаимосвязь он и имел ввиду. Да, ты ведь обещала рассказать мне о фокусах со временем, — напомнил Сережа.
И я принялась вещать о лучах и смертоносных воронках, невероятных петлях, сгустках и вихрях. Похоже, моя агорафобия не распространялась на Сережу.
Разумеется, именно о времени мы оба совершенно забыли, а между тем уже было почти одиннадцать. Домой пора, завтра на работу. Проза жизни.
Мы с Сережей шли по заснеженным улицам и никак не могли поверить, что только сегодня наступил Новый год. Столько всего произошло! И даже непонятно, что связало нас больше — то, что случилось между нами сегодня или последующее путешествие. Мы шли обнявшись и молчали. И нам обоим было тепло и хорошо в этот морозный вечер. Мы уже не могли непосредственно обмениваться мыслями, но прекрасно чувствовали состояние друг друга без всяких слов. Мы просто были вместе.
Все было как обычно, и в то же время совсем не так. То есть я ходила на работу, время от времени опаздывая и тщательно выполняя мероприятия, предусмотренные негласной институтской инструкцией, Сережа занимался в своей аспирантуре и понемногу преподавал. И все-таки было такое впечатление, что с началом Нового года, точнее, после всех событий первого января, жизнь вступила в некое новое русло. И дело даже не в том, что последнее время мы с Сереже с потрясающей регулярностью игнорировали все премьеры в кинотеатрах, предпочитая отправляться к нему в общежитие, где воспитанный и тактичный Славик находил сразу тысячу неотложных дел и тихонько исчезал. Просто полностью изменилось мироощущение. И мое, и Сережино.
Вернувшись из первого своего путешествия, я никак не могла прийти в себя после всех ужасов и испытаний, никак не могла даже для себя самой прояснить суть произошедших со мной изменений, меня раздирали и мучили противоречия и сомнения. Все воспоминания вызывали совершенно разнородные чувства. А самая большая сложность состояла в том, что даже не с кем было все это обсудить, обдумать, посоветоваться наконец, без опасения надолго попасть в дурдом. Постоянно меня окружало огромное количество людей: родители, друзья, просто знакомые, а по сути дела я была совершенно одна.
Совсем иначе дело обстояло сейчас. В желтой и розовой стране со мной вместе побывал Сережа. И даже если большая и самая тяжелая часть испытаний была только моим уделом (тьфу-тьфу-тьфу, слава Богу!), то я могла совершенно спокойно рассказать ему о них, несмотря на всю неправдоподобность последних. Поделиться, получить в ответ сочувствие или совет, а не ошарашенный взгляд вылупленных в ужасе глаз, в которых крупными буквами написана одна-единственная мысль: «Это не ко мне, это к врачу!» Более того. Побывав в этой удивительной стране, мы, хотя и не надолго, обрели способность понимать мысли друг друга, смогли до конца открыть свои чувства и эмоции. С нами осталось эхо того необычного контакта — способность воспринимать душевное состояние друг друга. Со времени нашего возвращения я в любой момент могла почувствовать Сережино состояние, также, как и он мое. Правда, для этого приходилось прилагать некоторые усилия, порой даже значительные, но зато как здорово было осознавать, что никакое расстояние не может разлучить нас по-настоящему.
* * *
По поводу всех этих обстоятельств я пребывала в состоянии легкой, но постоянной эйфории. Что, разумеется, не укрылось от глаз проницательной Наташки. Последнее время мы как-то очень редко виделись, а поболтать так и совсем не получалось. Встречались во больше в коридорах, набегу. А тут я сама заявилась к ней в лабораторию, поскольку мне нужен был один ее справочник.
