— Анна, это Вам не шуточки! Нужно принимать самые решительные меры! Вы находитесь в смертельной опасности!
— Ой, может скорую вызвать? — не на шутку перепугалась она.
— Что Вы, — замахал на нее руками «великий ученый», мгновенно сообразив, какой скандал поднимется по поводу ложного вызова. — Ни в коем случае!
— Вас мигом заберут в инфекционную больницу! Пока Вас там будут обследовать, успеете заразиться и переболеть всеми мыслимыми и немыслимыми инфекциями, — объяснял Коля, напрочь игнорируя всякую логику. — А вирусный гепатит — это Вам не шуточки!
— Какой ужас! Что же мне делать!? Я не хочу умирать!
— Есть выход! — провозгласил Майкл. — Нужно срочно промыть желудок!
Тут Борисыч не выдержал и коротко хмыкнул.
— Что Вы смеетесь! У меня, может быть, ребенок сиротой останется, а Вам весело! — фурией налетела на него Анна. — Я готова! А как это сделать?
Как какую гадость учинить, так Наташка всегда первая. Не сплоховала она и на этот раз:
— Очень просто. Нужно выпить литра четыре воды с марганцовкой, а потом — два пальца в рот, и порядок! На, держи! — и протянула ей пузырек с марганцовкой.
Пулей рванула Анна за водой, мгновенно накипятила целый чайник, тут же выпила его и поставила снова. Когда и со вторым чайником было покончено, наша дама, имеющая претензии на утонченность, заявила:
— Ну, я пошла блевать!
Через несколько минут она вернулась с бледно-зеленой физиономией, покрытой бисеринками пота, и заявила:
— Ой, у меня чипсы не вышли, а я их с чаем кушала. Надо повторить!
Когда она выхлебала еще два чайника, изведя всю Наташкину марганцовку, мы уже стали подумывать, что прикол несколько затянулся. Но не тут-то было! С самоотверженностью, вызывающей невольное уважение, Анна курсировала между лабораторией и туалетом.
Коля, Борисыч и Крендель уже не могли выдерживать все это. Они вышли в коридор и дружно заржали в три молодецкие глотки. Тут Анна заподозрила что-то неладное. Бросив наполовину недопитый кувшин, она помчалась в мою лабораторию, к Льву Санычу, который на весь институт был знаменит своим рыцарским отношением к женщинам. Даже таким, как Анна. Вернулась она злющая, как мегера, и молча уселась за свой стол. А я, естественно, помчалась к себе.
Лев Саныч встретил меня недоуменным взглядом:
— Ума не приложу, Лена, с чего это Анна вдруг заинтересовалась пищевыми качествами корунда?
— А что Вы ей сказали на это? — давясь от смеха, спросила я.
— Сказал, как есть, — пожал он плечами. — Что может есть его на завтрак, обед и ужин в любых количествах. Песок он и есть песок, даже такой твердый. А в чае он вообще на дно оседает согласно законам физики.
Рабочий день полностью пошел насмарку, поскольку новость мгновенно облетела весь институт. Зато развлеклись все, от лаборантов до завлабов.
* * *
Заниматься чем-либо путным в этой ситуации не хотелось и не моглось, поэтому мы с Львом Санычем решились на давно планируемое и столь же давно откладываемое мероприятие — хромирование латунных деталей держателей оптики. Дело в том, что со временем они все, то есть держатели, окислялись и покрывались какой-то мерзкой бахромой зеленого цвета. Вряд ли найдется человек, который станет утверждать, что от этого сильно выигрывал внешний вид нашей экспериментальной установки.
Перед тем, как электролитически нанести на латунь пленку хрома, необходимо было уничтожить все окислы. То есть именно эту отвратительную зеленую гадость, напоминающую плесень. Разумеется, с помощью кислоты. Лев Саныч, мастер на все руки, развел в большом чане азотную кислоту и уже колдовал с электролитом, а на мою долю досталась обязанность аккуратненько, дабы не разбить стеклянный чан, опускать латунные детали в кислоту и спустя минуту-другую вынимать их оттуда с помощью пинцета. В общем, работа, не требующая чрезмерных интеллектуальных и каких либо других усилий.
Так мне показалось вначале. Эта иллюзия существовала ровно до того момента, когда мне пришлось извлекать из чана первую партию. Почему-то проклятые держатели ни за что не хотели хвататься пинцетом, норовя ускользнуть и еще немножко побалдеть в кислотном растворе. Хорошо еще, если они удирали сразу и безапелляционно, хуже было если мне удавалось ценой неимоверных усилий ухватить которую-нибудь ерундовину и почти вытащить ее из едкого раствора, а она, эта самая ерундовина, вдруг раздумывала вылезать и со смачным плюхом падала обратно, грозя вдребезги расколотить чан. Словно рыбка, срывающаяся с крючка незадачливого рыболова. Лев Саныч уже косился на мои манипуляции с явным неодобрением.
Выловив пару-тройку злополучных деталей, я отнесла их для продолжения техпроцесса и задумалась над более радикальным и безопасным способом извлечения.
Во всех фильмах и книжках, посвященных крутым разборкам мафии или спецслужб, частенько жертву растворяли в кислоте, и она за считанные минуты погибала в страшных мучениях. Бр-р-р! Наверное, кислота очень сильно жжется. Я тихонечко, аккуратненько сунула пальчик в раствор. И что за бред они пишут и показывают! И ничуть даже не жжется! Обрадованная своим открытием, я принялась ловко и проворно доставать детали. Я дошла до такой степени лихости, что новые причиндалы опускала уже тоже не с помощью пинцета, а все той же пятерней. Вернее, двумя. Лев Саныч, не слыша угрожающего стука и плюханья, совсем успокоился, сосредоточился на своей части процесса и совершенно не обращал внимания на мои манипуляции.
Через какой-то час, как раз к вечернему чаю, который Лев Саныч именовал «кайф о клок», глаз радовала внушительная груда держателей, празднично сверкающих хромовым покрытием. Душу согревала непосредственная причастность к этой красоте.
— Лена, обязательно тщательно вымой руки, а то вдруг кислота попала, кожу разъест мигом! — вспомнил Лев Саныч.
— Пустяки, — беспечно отмахнулась я. — Я сто раз уже руки в эту кислоту макала и нисколечко не обожглась.
— Так я же тебе пинцет специально дал!
— А вы сами пробовали этим пинцетом орудовать? — очень не хотелось признаваться в собственной неловкости и бестолковости, но пришлось.
Тут же все заохали-заахали, особенно Зина, а Лев Саныч с иронией произнес:
— Посмотришь завтра на свои руки, энтузязистка!
* * *
Естественно, Лев Саныч оказался более, чем прав. Как он любит выражаться: «Я прав, хотя я и Лев!». Поскольку мои руки представляли собой нечто ужасное. Нет, они совершенно не болели, и кожа не слезла, а имела место быть. Только вид ее сразу заставлял вспомнить метаморфозы внешности во время пребывания в желтой и розовой стране.
