– Мне надо пройти туда, – говорит одна из них, – а это перегораживает мне дорогу. Вы знаете, что это?
Она спрашивает меня.
– Точно не знаю, но догадываюсь.
Робот на самом деле опасен. Существа вроде этого время от времени появляются в глубоких подземных коридорах. Я не знаю, откуда они берутся. Возможно, кто-нибудь изготавливает их для развлечения, так, как в свое время бессовестные программисты изготавливали программные вирусы. Сейчас, когда все вирусы давно повывелись, кто-то создает вот таких роботов. Каждый год несколько десяток человек погибает в их лапах и клешнях. Но что такое десяток человек для огромного города? Эти микротрагедии никого не интересуют.
– Я знаю, они выводятся сами, – говорит одна из женщин. – Я слышала, что они могут откладывать яйца. Они живут в тоннелях и питаются электричеством от поездов. Мне золовка рассказывала, она работает в институте.
– Правда? – вяло откликаюсь я
– А ты сомневаешься? Их в тоннелях миллионы. Это электронные тараканы. Их в институте специально изучали.
Вот это уже полная ерунда. Электронные тараканы. Которые миллионами живут в тоннелях метро. Не понимаю, как можно верить в подобную чепуха. Но, чем бы ни было это существо, его нужно обезвредить. Я захожу сбоку, но оно поворачивает ко мне то, что условно можно назвать головой. Одна из женщин кажется мне более разумной, чем другие. Я машу ей рукой.
– Отвлеки его!
Она понимает, и начинает размахивать сумочкой, благоразумно не приближаясь к жуку. Существо медленно разворачивает к ней свои челюсти. Оно движется подобно тяжелобольному. Мне даже жаль его убивать. Но это машина, это всего лишь машина.
Я делю быстрый выпад, и разрываю ему несколько шлангов, в том месте, где у живых существ находится горло. Это должно сработать.
И это срабатывает. Существо заваливается на бок и начинает кричать. В этом крике настоящая, почти человеческая боль, такая боль, что, кажется, волосы становятся дыбом. Оно кричит и кричит. Оно умирает. Женщина напротив меня зажала уши ладонями. Это невыносимо. Я подхожу ближе, и пытаюсь его добить. Вначале ничего не получается. Наконец, плач становится тише. Это уже больше похоже на стон. Оно лежит на боку и дергается, перебирая лапами. Из него сочится какая-то жидкость. Челюсти-клешни то открываются, то закрываются, но это движение становится все медленнее и медленнее. И вот оно затихает, испустив последний вздох.
Одна из женщин обходит его по кругу, не приближаясь.
– Смотрите, – говорит она. – Я же вам рассказывала, что оно откладывает яйца. Посмотрите, вот там, у него на животе!
Я смотрю и вижу небольшие выпуклости, которые при определенном усилии воображения можно было бы принять за яйца или икру.
– Робот не может вылупиться из яйца, – возражаю я. – Потому что железо не может расти.
– А он ведь не железный!
Я не вступаю с нею в спор и просто ухожу. Уверенных людей переубедить невозможно. Вера не совместима с мыслью и не понимает доказательств. Она так устроена, что поддерживает сама себя. Но крик этого животного, кем бы оно ни было, до сих пор звучит в моих ушах. Это уж слишком. Я никогда не слышал, чтобы кто-то кричал так.
Одна из женщин нагоняет меня. Та, которая отвлекала жука сумочкой.
– Вы думаете, что оно выползло сюда, чтобы отложить яйца? – спрашивает она.
– Я ничего такого не думаю. Возможно, что это новый вариант терроризма. Мягкая форма. Бомбы ведь давно не взрывают, нужно же им чем-нибудь заниматься?
– Но ведь берутся же они откуда-то!
– Мне не хотелось его убивать, – говорю я.
– Господи! – ужасается она, взглянув на мою майку, покоробившуюся от засохшей крови. – Оно вас укусило!
– Нет, просто встретил хулиганов. Ничего страшного.
– Все божьи твари имеют право на жизнь, – говорит она, – но ведь эта тварь была создана не Богом. Я не знаю, имели ли мы право.
Она роется в сумочке и достает оттуда какую-то брошюрку. Десять страничек о Божьей милости, или что-то вроде этого. Мы выходим на последнюю пересадочную платформу. Она велика – противоположный край теряется вдалеке. На платформе стоит веселый шум тысяч голосов.
– До свидания, – говорит она и протягивает мне руку. – Приятно было познакомиться.
– Но мы даже не познакомились, – возражаю я. – Я не знаю вашего имени.
– А какая разница? Имя все равно забудется. А книжечку возьмите.
Я смотрю на глянцевую обложку, по которой пробегают буквы какой-то молитвы. Они движутся по диагонали.
– Вы уверены, что Бог существует? – спрашиваю я.
– Конечно. Он дает нам неопровержимые доказательства.
– До свидания, – говорю я, хотя никакого свидания не предвидится. Я потерял к ней всякий интерес после ее последней фразы. На самом деле Бог не обязан давать никому никаких доказательств. Через минуту я выбрасываю брошюрку в урну, и та чавкает, переваривая ее.
Я живу в довольно живописном, и совсем не шумном спальном районе, на самой границе центра. Район называется Апрелевким жилмассивом. Дома здесь совсем невысокие, есть несколько по сорок этажей, большая половина из которых отрицательны, то есть, находятся под землей. Остальные тридцатиэтажники, минут двадцать – плюс десять, то есть, над землей торчат лишь уютные белые коробочки по десять этажей. Верхние и нижние этажи имеют разные лифты, разные входы и разные системы снабжения. На самом деле, это два дома в одном. Из окон моего дома видна река Десна, значительно расширенная в последнее время и небольшой Бурцевский парк со старой церковью. В реке водятся сазаны и форель, может быть, это и не настоящие сазаны и форель, но, тем не менее, рыбаки сидят на обоих берегах и днем и ночью. Справа, за парком, виден большой купол пересадочной станции, который светится по ночам. Это станция Голицинская, последняя наземная станция Можайской скоростной дороги. Подходя к центральным районам, скоростная дорога ныряет под землю, чтобы вновь подняться на поверхность лишь в девяноста километрах от этого места на северо-восток. До светящегося купола отсюда примерно двенадцать километров, но он так велик, что кажется, будто он совсем рядом.
Я обосновался не высоко, всего лишь на седьмом этаже, поэтому иногда вхожу через окно. Особенно, если не хочу, чтобы меня кто-то встретил. Когти позволяют мне взбираться по любой вертикальной поверхности быстрее и легче, чем кошка взбирается по стволу. Даже если поверхность будет зеркальной, я поднимусь по ней с помощью присосок. Мне нужно не больше минуты, чтобы подобраться к своему окну. Я устраиваюсь у форточки и прислушиваюсь. Ультразвуковые, тепловые и прочие сенсоры позволяют мне точно определить, что в квартире посторонних нет. Ночная прохлада освежает меня, и наконец-то становится легче дышать. Термометр, прикрученный на оконную раму, сейчас прямо перед моими глазами. Он показывает минус четыре. Зеленоватая шкала мягко светится в темноте. Плащ и одноразовые ботинки я оставил внизу. Они мне больше не понадобятся.
Открыв окно, я проникаю внутрь. Теперь самое время заняться своим здоровьем. Хотя, нет. Стоит проверить, нет ли кого на лестнице. Я выхожу, прислушиваюсь, и потом спускаюсь до самого низа. Никого, кроме трех несовершеннолетних уродиков, которые пытаются насиловать девчонку. Все четверо мне неизвестны. Я предупреждаю их, чтобы прекратили безобразие, но они не слушают. Неученые пока. Я предупреждаю еще раз, но они начинают неумеренно хамить. Меня уже в который раз поражает глупость подрастающего поколения. Может быть, я старею? Все-таки кажется, что молодежь становится глупее с каждым годом. Я таким не был. Отбираю два ножа и пистолет, применяю, в педагогических целях, легкое болевое воздействие. Помогает, но слабо. Рассердившись, я прижимаю им определенный нерв на пояснице, и одному, и второму. Второй пытается сбежать, но, конечно, не успевает. Теперь в ближайшие два месяца девочки им не понадобятся. Пусть успокоятся и займутся своим здоровьем. Выталкиваю их на улицу и запираю наружную дверь. Девчонка выглядит неважно. Очень бледная и не держится на ногах. Похоже, что ребята ее старательно били. Это обычное дело: вначале зажимают рот, потом бьют до потери сознания, а когда жертва перестает дергаться, насилуют ее в таком состоянии. Все происходит тихо и прилично, если так можно выразиться. Никаких лишних криков. В школах так насилуют каждую вторую. Потом ведь, после того, как батарея восстановит повреждения, никто ничего не докажет. Конечно, ребята повредили что-то у нее внутри. Приглашаю ее к себе, чтобы подремонтировать. Ей достаточно всего лишь полежать минут двадцать. Придет в себя и будет как новенькая.
– Где живешь? – спрашиваю.
– Нигде.
– Ясно. Не хочешь отвечать, не надо.
Для начала я проверяю ее регенерационные батареи. Почти полные, а это самое главное. Минут через двадцать на самом деле будет здорова. Скорее всего, у нее разрыв кишечника, если она имеет кишечник. Ну, и всякая другая мелочь. Не могу сказать точно, потому что я не знаю ее внутреннего дизайна. Отправляю ее в ванную комнату и там запираю. Умоется и полежит на кушетке. Мне посторонние не нужны.
