мальчишку на пол, но тот всё-таки сумел вырвать из рук родителя книгу и теперь продолжал сопротивляться, лёжа на полу с прижатым к себе томом «Естественных наук». Отец впал в неистовство, стал бить Шентэла ногами, но мыски его сапог каждый раз натыкались на твёрдый книжный переплёт. Мать отчаянно кричала и хватала мужа за плечи, пытаясь остановить, оттащить. Он развернулся и ударил её по лицу, отвлёкшись от сына, и тому хватило этого времени, чтобы пнуть Шилдса под колени.
— Не трогай её, упырь проклятый, горжерет ты литотомический! — сорвавшимся голосом закричал Шентэл.
Мужчина рухнул посреди кухни, ударившись об угол стола, из его рассечённого лба брызнула кровь. Винтерсблад вскочил на него верхом, придавив отцовские плечи своими коленями, и ударил его по лицу томиком «Естественных наук». Потом ещё раз и ещё, пока голова отца не мотнулась безвольно по полу, а пальцы, вцепившиеся в штанины сына, не разжались. Только тут мальчик услышал, что ему всё это время кричала захлёбывающаяся рыданиями мать:
— Не надо, Шентэл, перестань, ты его убьёшь!!!
Мальчишка замер. В его руках была скользкая, воняющая кровью книга, под ним лежало тело отца с размозжённой головой. Замер в ужасе, но не от того, что наделал, а от того, что испытал. Острое чувство облегчения прорезало его грудь, словно глоток чистого морозного воздуха после затхлого подвала.
На скуле матери наливался сочный синяк от отцовского кулака, а она упала перед его телом на колени, плача и причитая, целуя окровавленный лоб мужа, гладя его короткие, жёсткие волосы. Она жалела, искренне жалела своего мучителя!
Шентэл с трудом сглотнул вязкий ком, застрявший в горле. Он был потрясён и этой картиной, которая сейчас разворачивалась на его глазах, и тем мимолётным счастьем от мысли, что он действительно убил его. Губы мальчика презрительно скривились.
— Он не заслуживает ни твоей любви, ни твоей жалости, — прошептал Винтерсблад. — Нам было бы лучше… без него. Тебе и мне.
— Нет, Шен, он мой муж! Ради него я ушла из семьи, и я люблю его! — со слезами выкрикнула мать. — И не смей причинять ему вред, он твой отец!
Шентэл перевёл взгляд на шею мужчины: над его воротником заметно пульсировала жилка.
— Он жив, — бесцветным голосом уронил мальчик.
Поднялся на ноги, до боли в пальцах вцепившись в «Естественные науки», словно они были единственным предметом, за который можно было удержаться в стремительно вращающемся мире. Спустя несколько секунд за ним хлопнула входная дверь.
***
Он не был дома три дня. Под предлогом приближающихся скачек задерживался на конюшнях допоздна, а потом тайком оставался там на ночь. Эти скачки они с Полночью проиграли, и Шентэл не получил денег. На четвёртый день на конюшнях появился отец. О чём-то переговорил со старшим конюхом, потом зашёл в кабинет Нормана. Винтерсблад тайком наблюдал за ним, и сердце тоскливо и глухо стучало под самым горлом. Он не сомневался, что отец захочет поквитаться с ним за прошлую драку. И вряд ли в этот раз Шентэлу повезёт так же, как в предыдущий.
Через некоторое время отец вышел вместе с Норманом и они направились к стойлам. Бежать Шентэлу было некуда, он лишь покрепче перехватил вилы, готовый в этот раз защищаться до последнего. Шилдс был хмур, трезв и на удивление спокоен.
— Твоя мать очень больна, — с порога начал он, — и хочет тебя видеть.
Повисла напряжённая пауза. Мальчишка по-прежнему сжимал в руке вилы, Шилдс молча ждал. Было не похоже, что он лгал.
— Я даю тебе три выходных, Шентэл, — нарушил тишину Норман, — уладь свои дела и возвращайся.
— Позвольте мне остаться, сэр! — осипшим голосом попросил парень Нормана, не сводя глаз с хмурого отца.
— Мальчик, — Норман несколько растерялся, — сейчас ты нужен дома больше, чем здесь. Твой отец просит отпустить тебя на пару дней, и я не вижу причин отказывать ему. Иди домой.
— Вы просто ничего не знаете! — голос Винтерсблада взлетел до фальцета. — Это он виноват! Это он забил её! И меня убьёт!
— Что ты несёшь?! — повысил голос отец. — У твоей матери больные лёгкие! Закрой рот и иди домой!
— Я никуда с тобой не пойду!
— Пойдёшь, — твёрдо, но без привычной ярости сказал мужчина, — ты должен! — сегодня он на удивление хорошо владел собой, и это пугало Шентэла ещё больше, напрочь лишая самообладания.
— Я никуда с тобой не пойду! — крикнул мальчишка, отступая на шаг, обеими руками перехватывая вилы.
Отец кисло усмехнулся, засунул руки в карманы. Сейчас перед Шентэлом был словно другой человек.
— Вот ведь зверёныш растёт! — с горечью обратился он к Норману. — Мать его забаловала, так он теперь позволяет себе и с ней, и со мной, как с последним отребьем разговаривать. Вон, вилами в меня тычет! А на днях лоб мне разбил, видите? — он указал на рассечённый лоб.
Шентэл застыл, глядя на отца расширившимися глазами. Стиснул зубы так сильно, что свело челюсти. По щекам мальчишки пошли красные пятна, руки, по прежнему сжимающие вилы, мелко задрожали.
— Видите, — продолжал Шилдс, — аж побагровел весь, того и гляди — порвёт голыми руками!
— Не верьте ему, сэр! — едва слышно, почти не разжимая побелевших губ, прошипел Винтерсблад. — Это он забил её! — он умоляюще посмотрел на Нормана. — Он и меня убьёт. Я разбил ему лоб, когда защищал свою мать! Спросите у конюхов, как часто они видели на мне синяки!
— Потому что ты горазд подраться с кем ни попадя! — ввернул отец. — А я ни тебя, ни жену пальцем не тронул!
— Прошу вас, сэр! Позвольте мне остаться! — голос Шентэла совсем потерял краски.
Лицо Нормана сложилось в сложную гримасу, будто в рот ему попало что-то отвратительное, но этикет не позволял ему это выплюнуть.
— Мальчик, — начал он, явно подбирая слова, — во-первых, опусти вилы! А во-вторых, не знаю, что между вами происходит на самом деле, но то, что я здесь вижу… м-м-м… Шёл бы ты домой и слушал, что тебе говорит твой отец. Скандалы мне тут не нужны.
***
Я помню, что небо в тот день было серое и низкое, будто застеленное старой драной простынёй. В воздухе стояла дождевая пыль, и кожа от
