Они нарезали круги и яростно, с буханьем и шумливым плеском, кувыркались, но, судя по всему, ни один не мог одержать верх — капюшон намертво зафиксировал клешни дварва и, хотя тот пробовал одолеть капюшона, впиваясь в него мягкими приротовыми педипальпами, покрытыми розовыми треугольными присосками, их силы было явно недостаточно, чтобы смертельно изувечить врага.
Бог весть, сколько бы это продолжалось (другие капюшоны отчего-то в противоборство встревать не торопились), но тут загрохотал кольт.
Стрелял Пес хорошо, никогда не жаловался. Все пули кучно легли в бугристую массу над мягкими педипальпами, которую инженер верно интерпретировал как голову дварва.
Его стрельба возымела неожиданно быстрый эффект.
Пес не взялся бы утверждать, что он убил хищника. Но именно его вмешательство положило конец затянувшемуся единоборству. Капюшон отшвырнул дварва, тот нелепо ударился о воду, сразу же потеряв одну клешню. Затем хищник кое-как собрался и, суетливо работая уплощенными хвостовыми щупальцами, пустился в бегство, на глубину.
Трое доселе безучастно наблюдавших за поединком капюшонов тотчас бросились за ним.
«Вряд ли беглец уйдет живым…» — подумал Пес, заряжая кольт последними четырьмя патронами.
С рациональной точки зрения, и в этом Пес отдавал себе отчет, его вмешательство смысла не имело.
Одним хищником меньше, одним больше… Патронов у него теперь почти совсем не осталось… А ведь их стоило бы придержать на случай угрозы непосредственно его, Песа, драгоценной шкуре! Но с точки зрения… ну, что ли, боевого товарищества (Пес улыбнулся этой внезапно посетившей его сознание словесной формуле) он всё сделал правильно. Вступился за своего. Помог ему победить… Не этому ли учит зороастризм, Первая Вера, ради которой его родители, восторженные неофиты Юстина и Томаш Чопики, покинули всё то милое и привычное, что звали домом и Родиной?
«Смешно до ужаса… Раньше я считал „своими“ коллег по секретной лаборатории АСАФ на Церере. Теперь „своими“ для меня стали эти взбалмошные морские гады… Судьба человека, пся крев!»
Спустя десять минут после нападения морское путешествие капюшонов продолжилось как ни в чем ни бывало.
Пес, тоже понемногу успокоившийся, встал на краю плота, чтобы справить малую нужду.
Тоненькая золотистая струйка, чертя баллистическую параболу, безмятежно соединялась с дрожащим аквамарином морской ряби.
Вдруг журчание как бы удвоилось, упятерилось, удесятерилось.
Пес поднял глаза.
Ближайший к нему капюшон — возможно, тот самый, которого он спас, а может, и не тот, — приподнявшись над поверхностью, исторгал, при помощи одной из многочисленных складок своего тела, длинную тонкую струйку, узнаваемую копию струйки инженерской.
То же делали и другие капюшоны.
«Солидарность?!»
Пес в голос загоготал.
* * *
Настало утро — второе утро пана Станислава на Фелиции.
Первым делом он бросил взгляд на запад — не подошла ли флотилия капюшонов вплотную к берегу? (Пес по-прежнему не оставлял надежд сбежать от своих спасителей — теперь он предпочитал называть их так — при первой же возможности.)
Ничего подобного. Берег виднелся едва различимой серо-желтой фата-морганой, до него было километров восемь.
«Ну что же, — подумал Пес, — позабочусь-ка о дне сегодняшнем, а завтрашний — пусть огнем горит!»
Он открыл ящик с продуктами и обстоятельно наметил меню грядущего завтрака. Минеральная вода «Белозеро». Саморазогревающийся печеный картофель с салом по-деревенски. Салат из маринованной репы с изюмом. Рулеты «Вальдшнеп», как уверяла этикетка, из мяса болотной дичи.
Пес никогда не жаловал русскую еду. И ставил вездесущие русские рестораны где-то наравне с китайскими — набившая оскомину экзотика, да еще и для пищеварения нелегкая. Но аппетит у него разыгрался зверский. Стоило ли перебирать харчами?
В общем, он съел всё. И не отказался бы от добавки… если бы не вполне естественные соображения экономии. Сколько им еще плыть? Неделю? Две?
Пес сыто поглаживал покрытый густой порослью живот, по-курортному развалившись в геометрическом центре плавучего острова, когда его слух уловил зарождение какого-то неясного, тревожащего звука.
Повертев головой, Пес определил, что звук доносится с северо-запада.
Там, в накаленном солнцем полуденном мареве, что вуалью висело над далеким берегом, чернела теперь маленькая оспина.
«Вертолет!» — обрадовался Пес.
Но сразу же одернул себя.
Чему было радоваться, если любой бороздящий воздушные просторы Фелиции летательный аппарат был потенциально опасен? В лучшем случае он мог бы принадлежать ученым, в среднем — дипломатам Объединенных Наций. Ну а в худшем — корпоративной охране концерна «Дитерхази и Родригес», брошенной на поиски «Дюрандаля» и двух ценных беглецов.
Но даже ученым и дипломатам попадаться на глаза было крайне нежелательно. Стоит ему, Песу, позволить спасти себя от капюшонов, и всё, пиши пропало, он станет частью их сложного учено-дипломатического сюжета. Его куда-то повезут, начнут расспрашивать, лечить, устраивать, конечно, придется им что-то объяснять, а значит, юлить и врать. Он справится, ведь он опытный, тренированный старый лис. Неисправимо лишь одно: так или иначе, это будет их сюжет, сюжет ученых или дипломатов. А у него, пана Станислава, был свой.
Вертолет шел прямо на них. Пес забеспокоился.
Хорошо бы спрятаться. Но куда?
Единственным решением было схорониться под островом-гнездом и переждать.
Пес поморщился — как же не хотелось ему, обгорелому, измученному, лезть в прохладную воду! Опять вся одежда будет мокрой, суши ее потом! А если воспаление легких?
Но вертолет приближался.
Пес решился на компромисс. Он споро скинул брюки, стянул свитер и ботинки. Уложил всё это в ящик с едой и замаскировал его под особенно густой кочкой. И в одних трусах — на случай, если его всё-таки обнаружат (вот она — старомодная польская стыдливость!), — спустился в воду, держась за край плота.
Остров-гнездо оказался многослойным.
Восседая на нем сверху, заметить это было нельзя. Но от уровня воды при дневном свете открывался вид на несколько полостей-пещерок, укрытых под свесами из хвощевидных гирлянд.
В одну из таких пещерок он и забрался, не без труда подтянувшись на руках. Едва успели его пятки скрыться, как вертолет с грохотом промчался прямо над гнездом.
Пересилив детское желание съежиться и зажмуриться, Пес осторожно выглянул в просвет между плетением стеблей.
Это был новехонький вертолет H-112 южноамериканского производства. Его винты, выполненные по соосной схеме, казалось, работают нехотя, с ленцой. На самом же деле они гнали воздух с такой силой, что плот ощутимо раскачало на поднятой ими волне.
