И Кевин понял, что мистер Бейкер не шутил.
* * *
- Вы действительно не знаете, в чем дело? - спросил Кевин, когда часы начали успокаиваться.
Это только в кино часы, как по команде, одновременно отбивают удары и мгновенно замолкают. В магазине Попа Меррилла стояли настоящие часы, и, как догадывался Кевин, у большинства из них с точностью было не все в порядке: сказывались возраст и вмешательство мистера Меррилла в тонкий механизм. Первые начали бить, когда кварцевые "Сейко" Кевина показали 3. 58. Затем к ним присоединялись остальные, громкость нарастала (словно старый грузовик со скрежетом и стонами переходил на вторую передачу). Может, четыре секунды они били, звенели, клацали, куковали все вместе, одновременно, но более чем на четыре секунды синхронного боя их не хватило. И постепенно часы затихли.
Кевин не мог сказать, почему испытал такое разочарование. А чего он, собственно, ожидал? Неужели рассчитывал, что Поп Меррилл, которого мистер Бейкер назвал философом фотоаппарата и мистером Умельцем, вынет пружину и скажет:
"Вот она. Та самая штуковина, из-за которой всякий раз, когда ты нажимал спуск, на фотографии появлялось изображение собаки. Это собачья пружина, от одной из игрушечных собак. Какой-то шутник на сборочном конвейере полароидных камер "Солнце-660" вставил ее в твою камеру".
Кевин ожидал этого?
Нет. Но чего-то он ожидал.
- Не имею ни малейшего представления, в чем тут дело, - весело подмигнул мальчику Поп и потянулся за одной из трубок (они стояли в рядок на специальной подставке), начал набивать ее табаком, доставая последний из кисета с надписью на искусственной коже: "ОТРАВА". - И не могу разобрать твой "Полароид", знаешь ли.
- Не можете?
- Не могу, - чирикнул, как птичка. Поп; сунул большой палец под проволочку, соединяющую линзы очков, дернул, и очки с лысого черепа аккуратно упали на переносицу, скрыв два красных пятна на носу. Разбираются только старые камеры.
Из кармана жилетки (естественно, он носил жилетку) Поп выудил спичку и прижал головку к пожелтевшему ногтю большого пальца правой руки. Да, этот человек мог ободрать туристов, даже если одну руку будет держать за спиной (при условии, что не ту руку, которой достает и зажигает спички). Кевин понял это даже в свои пятнадцать лет. У мистера Меррилла был свой шарм, он мог расположить человека к себе.
- Я говорю про полароидные камеры "Ленд". Не видел этих красавиц?
- Нет.
Поп с первой попытки зажег спичку, как, вероятно, и всегда; поднес ее к трубке. И теперь его слова посылали в воздух кольца дыма, которые выглядели очень мило, но пахли отвратительно.
- Жаль. Выглядели они как старинные камеры, которыми фотографы вроде Мэтью Брейди пользовались в начале века, во всяком случае, до того, как "Кодак" вышел на рынок с камерой-ящичком "Брауни".
- Что я хочу сказать (Кевин уже понял, что это любимая присказка Попа Меррилла), конечно, ей постарались придать нарядный вид: хромовые пластины, настоящая кожа; но она все равно выглядела старомодной, как те камеры, с помощью которых делались дагерротипы. Когда ты открывал полароидную камеру "Ленд", она раздвигалась, словно меха аккордеона, потому что для фокусировки изображения расстояние между линзами не могло быть меньше полуфута, а то и девяти дюймов. Они выглядели ужасно старомодными в сравнении с "кодаками" конца сороковых и начала пятидесятых годов и выдавали только черно-белые фотографии.
- Правда? - Кевин не ожидал, что его так заинтересует рассказ Меррилла.
- Да! - вновь чирикнул Поп, мигнув синими глазками, потому что дым попал под очки. - Что я хочу сказать, люди смеялись над этими камерами точно так же, как смеялись над "жуками-фольксвагенами", когда те впервые поступили в продажу... но они покупали "полароиды" точно так же, как покупали "ФВ". Потому что "жуки" потребляли мало бензина и ломались не так часто, как американские автомобили, а "полароиды" делали то, чего не могли ни "кодаки", ни "никоны", ни "минолты", ни "лейки".
- Мгновенные фотографии. Поп улыбнулся.
- Ну... не совсем. Что я хочу сказать, там требовалось не просто нажать на кнопку, но и самому вынимать фотографию. Никаких моторчиков не было и в помине, и они не повизгивали, как современные "полароиды". И потом, следовало приручить камеру.
- Приручить?..
- О да! - радостно чирикнул Поп, словно птичка, нашедшая жирного червяка. - Что я хочу сказать, никакой автоматики в то время не существовало. Ты выдергивал из камеры длинную полосу и укладывал ее на столе, а потом отсчитывал по своим часам ровно шестьдесят секунд. Точно шестьдесят. Если меньше, фотография получалась недодержанная, больше передержанная.
- Это же надо! - В голосе Кевина слышалось искреннее уважение.
Не фальшивое, вызванное лишь желанием потрафить старику в надежде, что тот перестанет наконец рассказывать байки и перейдет к делу, то есть вернется от давно забытых моделей, которые в свое время тянули на чудо техники, к его собственной камере, чертовой "Солнце-660", что лежала на верстаке между выпотрошенными часами и чем-то, подозрительно напоминающим искусственный член. Уважение было искренним. Поп это сразу понял и подумал о том, с какой огромной скоростью летит экспресс технического прогресса. У Кевина было такое выражение лица, что можно было подумать, будто ему рассказывают о чем-то очень древнем, вроде деревянных вставных челюстей Джорджа Вашингтона. А речь шла о камере, которую еще тридцать пять лет назад называли уникальной. Но, разумеется, этого мальчика тридцать пять лет назад не было и в помине, ведь еще не произошла встреча того мужчины и той женщины, благодаря которым стало возможно его появление на свет.
- Что я хочу сказать, каждая фотография состояла из двух частей, верхней и нижней, между которыми находилась миниатюрная проявочная лаборатория, - продолжил Поп, сначала медленно, но по мере того, как оживал его собственный интерес к предмету беседы, все увлеченнее и быстрее (хотя мысли о том, кто отец этого мальчика, и какой прок от такого знакомства, и что же неладно с этой камерой, так и не покидали мистера Меррилла). - По прошествии минуты ты разделял эти половинки, снимал верхнюю с нижней, очень осторожно, потому что на нижней был нанесен какой-то липкий состав, который вызывал ожоги при попадании на кожу.
- Потрясающе! - вырвалось у Кевина. Слушал он с широко раскрытыми глазами, словно рассказывали ему о туалетах типа "сортир на два очка", которые Поп и его приятели (почти всех следовало считать приятелями, потому что друзей в детстве у Попа было мало; возможно, потому, что он готовил себя к обдиранию туристов, а ребята каким-то образом это чувствовали, как слабый запах скунса) воспринимали как само собой разумеющееся.
