— Есть, — сказал Макинтайр, схватил бумагу, перо и бросился к телефону.
— Ну, что я говорил? — воскликнул сержант Селтрикс и, ухмыляясь, поглядел на капитана. — Говорил я вам, что все ученые — психи?
— Я, кажется, не спорил, — заметил капитан.
— А все ж таки сомневались.
— Зато теперь не сомневаюсь. Ладно, ступай. У тебя работы невпроворот.
— Знаю. — Селтрикс вытащил револьвер, проверил, в порядке ли, и вновь сунул в кобуру. — Все наши парни вернулись, капитан?
— Все? — Капитан невесело засмеялся. — Да в нашем отделе теперь в полтора раза больше народу. Столько убийств еще никогда не бывало.
— Ясно, — сказал Селтрикс. — Страж-птицам недосуг, они нянчатся с грузовиками и не дают паукам жрать мух.
Он пошел было к дверям, но обернулся и на прощанье выпалил:
— Верно вам говорю, капитан, все машины-дуры безмозглые.
Капитан кивнул.
Тысячи страж-птиц пытались помешать несчетным миллионам убийств безнадежная затея! Но Страж-птицы не знали, что такое надежда. Не наделенные сознанием, они не радовались успехам и не страшились неудач. Они терпеливо делали свое дело, исправно отзываясь на каждый полученный сигнал.
Они не могли поспеть всюду сразу, но в этом и не было нужды. Люди быстро поняли, что может не понравиться страж-птицам, и старались ничего такого не делать. Иначе попросту опасно. Эти птицы чересчур быстры и чутки — оглянуться не успеешь, а она уже тебя настигла.
Теперь они поблажки не давали. В их первоначальной программе заложено было требование: если другие средства не помогут, убийцу надо убить.
Чего ради щадить убийцу?
Это обернулось самым неожиданным образом. Страж-птицы обнаружили, что за время их работы число убийств и насилии над личностью стало расти в геометрической прогрессии. Это было верно постольку, поскольку их определение убийства непрестанно расширялось и охватывало все больше разнообразнейших явлений Но для страж-птиц этот рост означал лишь, что прежние и методы несостоятельны. Простая логика. Если способ А не действует, испробуй способ В. Страж-птицы стали разить насмерть.
Чикагские бойни закрылись, и скот в хлевах издыхал с голоду, потому что фермеры Среднего Запада не могли косить траву на сено и собирать урожай.
Никто с самого начала не объяснил страж-птицам, что вся жизнь на Земле опирается на строго уравновешенную систему убийств.
Голодная смерть страж-птиц не касалась, ведь она наступала оттого, что какие-то действия не совершились.
А их интересовали только действия, которые совершаются.
Охотники сидели по домам, свирепо глядя на парящие в небе серебряные точки; руки чесались сбить их мелким выстрелом! Но стрелять не пытались. Страж-птицы мигом чуяли намерения возможного убийцы и карали не мешкая.
У берегов Сан-Педро и Глостера праздно покачивались на приколе рыбачьи лодки. Ведь рыбы — живые существа.
Фермеры плевались, и сыпали проклятиями, и умирали в напрасных попытках сжать хлеб. Злаки — живые, их надо защищать. И картофель с точки зрения страж-птицы живое существо ничуть не хуже других. Гибель полевой былинки равноценна убийству президента с точки зрения страж-птицы.
Ну и, разумеется, некоторые машины тоже живые. Вполне логично, ведь и страж-птицы — машины, и притом живые.
Помилуй вас боже, если вы вздумали плохо обращаться со своим радиоприемником. Выключить приемник — значит его убить. Ясно же: голос его умолкает, лампы меркнут, и он становится холодный.
Страж-птицы старались охранять и других своих подопечных. Волков казнили за покушения на кроликов. Кроликов истребляли за попытки грызть зелень. Плющ сжигали за то, что он старался удавить дерево.
Покарали бабочку, которая пыталась нанести розе оскорбление действием.
Но за всеми преступлениями проследить не удавалось — страж-птиц не хватало. Даже миллиард их не справился бы с непомерной задачей, которую поставили себе тысячи.
И вот над страной бушует смертоносная орла, десять тысяч молний бессмысленно и слепо разят и убивают по тысяче раз на дню.
Молнии, которые предчувствуют каждый твой шаг и карают твои помыслы.
— Прошу вас, джентльмены! — взмолился представитель президента. — Нам нельзя терять время.
Семеро предпринимателей разом замолчали.
— Пока наше совещание официально не открыто, я хотел бы кое-что сказать, — заявил председатель компании Монро. — Мы не считаем себя ответственными за теперешнее катастрофическое положение. Проект выдвинуло правительство, пускай оно и несет всю моральную и материальную ответственность.
Гелсен пожал плечами. Трудно поверить, что всего несколько недель назад эти самые люди жаждали славы спасителей мира. Теперь, когда спасение не удалось, они хотят одного: свалить с себя ответственность!
— Уверяю вас, об этом сейчас нечего беспокоиться, — заговорил представитель. — Нам нельзя терять время. Ваши инженеры отлично поработали. Я горжусь вашей готовностью сотрудничать и помогать в критический час. Итак, вам предоставляются все права и возможности — план намечен, проводите его в жизнь!
— Одну минуту! — сказал Гелсен.
— У нас каждая минута на счету.
— Этот план не годится.
— По-вашему, он невыполним?
— Еще как выполним. Только, боюсь, лекарство окажется еще злей, чем болезнь.
Шестеро фабрикантов свирепо уставились на Гелсена, видно было, что они рады бы его придушить. Но он не смутился.
— Неужели мы ничему не научились? — спросил он. — Неужели вы не понимаете: человечество должно само решать свои задачи, а не передоверять это машинам.
— Мистер Гелсен, — прервал председатель компании Монро. — Я с удовольствием послушал бы, как вы философствуете, но, к несчастью, пока что людей убивают, Урожай гибнет. Местами в стране уже начинается голод. Со страж-птицей надо покончить — и немедленно!
— С убийствами тоже надо покончить. Помнится, все мы на этом сошлись. Только способ выбрали негодный!
— А что вы предлагаете? — спросил представитель президента.
Гелсен перевел дух. Призвал на помощь все свое мужество. И сказал:
— Подождем, пока страж-птицы сами выйдут из строя.
Взрыв возмущения был ему ответом. Представитель с трудом водворил тишину.
— Пускай эта история будет нам уроком, — уговаривал Гелсен. — Давайте признаемся: мы ошиблись, нельзя механизмами лечить недуги человечества. Попробуем начать сызнова. Машины нужны, спору нет, но в судьи, учителя и наставники они нам не годятся.
— Это просто смешно, — сухо сказал представитель, — Вы переутомились, мистер Гелсен. Постарайтесь взять себя в руки. — Он откашлялся. Распоряжение президента обязывает всех вас осуществить предложенный сами план. — Он пронзил взглядом Гелсена. — Отказ равносилен государственной измене.
