Александр Казанцев - Спустя тысячелетие

— Зачем нам земные картинки, коль скоро сами там будем? Натуру увидим. Никитенок на настоящее дерево забраться сможет.

— Смогу, смогу! Видишь, как я летаю.

— Там не полетаешь, — заверил отец.

Надя, как всегда, настояла на своем, и они втроем поплыли по знакомым переходам с этажа на этаж, пока не оказались в желанном отсеке. Надя поколдовала около маленького пульта, и они чудом оказались на лесистом берегу реки, где под ногами виднелся не металлический пол, а как бы настоящая трава.

Вязов узнал «место», где сыграна была их с Надей «космическая свадьба» еще на пути к неведомой планете, и понял, почему Надя привела его с сыном сюда.

Все трое, держась за «землю», чтобы не взлететь, уселись на «траве». Мальчику все хотелось сорвать стебельки, но это никак не удавалось. Пальчики проходили сквозь них.

— Подожди, скоро будешь бегать по настоящей травке, — утешал его Никита.

— Почему эта не настоящая? — капризно спросил малыш.

— Потому что игрушечная, — с улыбкой ответил Вязов.

Малышу этот ответ показался убедительным. Игрушечное — это понятно. Но он продолжал допытываться:

— А почему на эти деревья нельзя залезть? Ведь на игрушки можно забираться.

— Потому что это картинки.

— А там, внизу, когда мы к рыбкам прилетим, река будет не на картинке?

— Она будет мокрая.

— И рыбки мокрые?

— Конечно, — улыбнулась Надя и притянула к себе мальчика. — Ах ты, рыбка моя!

— Я — птичка, а не рыбка, — запротестовал Никитенок.

— Орленок, — заметил Вязов.

— Сын орла, — загадочно вставила Надя.

— Значит, ты орел, — заключил разумный малыш, смотря на отца.

— Верно! — лукаво подхватила Надя. — Видишь, как он летает?

Никита почему-то вдруг взмыл вверх и отлетел к реке, повиснув над ее гладью.

Мальчик восхищенно смотрел на него.

Надя грустно улыбалась каким-то своим мыслям.

В браслетах личной связи раздался сигнал общего сбора.

В самом низу многоэтажного жилого модуля хранился спусковой модуль-космолет, способный летать и в атмосфере, и в вакууме.

Звездонавты переходили в него по галерейному переходу, пробираясь через люки. Задраить последний люк выпало Никите Вязову. Надя, прижимая к себе малыша, висела с ним вместе над мужем.

— Неужели придется отдраить его и вернуться в наш звездный дом? — спросила она.

— Не возвращается только прожитое время, как мудро заметил наш философ Федя Федоров, — отозвался Никита.

— Что-то нас ждет впереди? — вздохнула Надя.

— Спустимся — побачимо, — голосом Бережного произнес Никита.

Надя улыбнулась.

Космолет внутри оказался куда более тесным, чем оставленный модуль: без уютных кают, скрашивавших годы полета, без отсеков отдыха, переносящих скитальцев на далекую родную Землю. Он напоминал, скорее, пассажирский воздушный лайнер старых добрых времен. В салоне стояли удобные кресла, где и разместились звездонавты, за исключением двух командиров, занявших места пилотов в головной кабине перед пультами управления.

Никитенок был горд тем, что ему, как большому, как папе с мамой и другим дядям, досталось большое кресло, правда, великоватое. Жаль только, что его привязали к нему ремнями и нельзя снова вообразить себя птичкой.

И еще досадно было малышу, что все, кроме него, оделись не в маленькие, как на нем, а в красивые серебристые костюмы со шлемами за спиной, которые можно надеть на голову и стать похожими на рыцарей с любимой его картины: рядом с ними на коне красовалась воительница, которую Никитенок продолжал называть мамой.

Когда все станут выходить, как объяснила настоящая мама, Никитенка «засунут в ящик» (как игрушку) и крепко закроют крышку. И никак мама не хотела ему сказать, как же он сможет из ящика подружиться с рыбками и птичками.

Но пока что его в ящик не засовывали и можно было прильнуть лицом к окошечку, расплющив носик о толстое стекло, и смотреть, как шероховатая стена отодвигается, превращаясь в огромный волчок, похожий на тот, который смастерил ему для забавы папа: он мог долго крутиться, но когда все смогли летать, волчок уже не запускался, а тоже летал.

Мама с папой и дяди стали теперь почему-то очень серьезными, не играли с Никитенком и даже ничего не рассказывали.

Малыш стойко все терпел, радуясь, что он еще не в ящике, который называли контейнером.

Мальчик вертелся в кресле. Заглянуть бы в переднюю каюту, где виднелись дяди-командиры. Когда они там что-то сделали, стена стала отодвигаться от окошка, превратилась в волчок, а потом уменьшалась, уменьшалась и стала совсем такой, как папина игрушка. Но он не крутился, потому что к нему привязана ниточка, идущая к звездам, а на конце этой ниточки, как объяснила мама, еще один волчок, только он так далеко, что его не видно. Это, однако, было выше понимания Никитенка, как и то, зачем его закроют в ящике, хотя, как настоящий звездолетчик, он готов был все вытерпеть.

Не только юный звездолетчик смотрел на удаляющийся модуль покинутого корабля. Никто из взрослых не мог подавить в себе горькое щемящее чувство при прощании со своим так славно послужившим домом.

Только пилоты космолета Бережной и Крылов целиком были заняты переводом аппарата на спиральную трассу спуска, рассчитанную еще в незапамятные времена прадедом космонавтики К. Э. Циолковским, тем самым, который, по словам Бережного, учил детей в школе считать, а научил людей в космосе летать.

А крохотному звездолетчику так хотелось выскользнуть из ремней, попасть в рубку управления, чтобы помочь главным дядям вести корабль. Но воспользоваться тем, что мама, папа и дяди смотрели в окошечко, малышу все же не удавалось, и командиры остались без его помощи.

И пришлось им самим начать торможение, чтобы войти в плотные слои атмосферы с уменьшенной скоростью, избежав перегрева аппарата.

Предстояло, облетев Землю несколько раз, опуститься точно в выбранном для посадки месте.

Спираль приближалась к концу.

Командиры предложили всем надеть шлемы, укрыть мальчика в контейнере и приготовиться к выходу.

Они первыми надели шлемы, и за прозрачным их забралом трудно было уловить на их лицах тревогу. Отвечая перед собой, перед товарищами, перед человечеством, к которому вернулись, за благоприятный исход всего их путешествия, они, естественно, волновались.

Но они не знали о том, что их ждет впереди.

Перед пловцом стали проступать в утреннем тумане очертания великого нагромождения исполинских зданий Города. Они зубцами и всплесками поднимались и как бы тонули во мгле, символ дерзости и величия земной цивилизации.