– С прошлой встречи, – не стал темнить Геннадий Павлович.
Алекс с пониманием наклонил голову.
– Нет, деньги у меня есть! – не дала промолчать Геннадию Павловичу уязвленная гордость. – Просто не было случая…
– Да ты не напрягайся, – по-прежнему с улыбкой на губах сказал Алекс. – А то еще до начала игры весь кураж растеряешь.
Григоршин помахал рукой, разгоняя дым от сигареты Петлина и, вновь посмотрев на часы, с укоризной произнес:
– А Коптева все нет.
– Если бы что-то случилось, Юлик непременно бы позвонил, – тут же заметил Геннадий Павлович.
– Да придет он! – Алекс вольготно откинулся на спинку стула. – Никуда не денется!
Григоршин как-то неопределенно дернул подбородком, – не то соглашаясь с Алексом, не то желая таким образом поставить его утверждение под сомнение.
Привстав, Геннадий Павлович потянулся к тарелке с салатом из зеленой фасоли. Когда он наклонился над столом, взгляд его случайно упал на левую руку Григоршина, где рядом с большим пальцем рос шестой рудиментарный пальчик, похожий на мизинец, маленький и смешной. Лишний палец можно было легко удалить, но Григоршин из какого-то глупого упрямства наотрез отказывался сделать это. «Кому какое дело, сколько у меня пальцев! – возмущенно взмахивал он шестипалой рукой, когда речь в очередной раз заходила о том, не стоит ли ампутировать лишний палец. – Мне лично шестой палец не мешает! А до остальных мне нет дела!» Странная ассоциативная цепь, первым звеном которой стал рудиментарный палец на руке Григоршина, вывела Геннадия Павловича на утреннее радиосообщение о новой национальной программе. Следом за этим Геннадий Павлович вспомнил, что забыл взять в метро бесплатный выпуск «Нашей России»… Черт…
Анатолий Викторович заметил взгляд Геннадия Павловича, но почему-то посмотрел после этого на Алекса.
– Я же тебе говорил, – медленно и как-то странно растягивая слова, произнес он.
Алекс усмехнулся и стряхнул пепел с сигареты.
– Что ты говорил? – непонимающе глянул на Григоршина Геннадий Павлович.
– Что ты еще ни о чем не слышал, – ответил Анатолий Викторович.
– А о чем я должен был слышать? – Геннадий Павлович перевел удивленный взгляд с Григоршина на Петлина.
– Гена у нас, как всегда, в своем репертуаре, – повернувшись к Геннадию Павловичу вполоборота, Алекс посмотрел на него так, словно наконец-то признал старого приятеля. – Новостями не интересуется, газет не читает, а в музыке по-прежнему отдает предпочтение отечественной попсе, проросшей зеленоватой плесенью на стыке двух тысячелетий.
Геннадий Павлович с гордым видом вскинул подбородок.
– А вот твое мнение о музыке меня совершенно не интересует. И если ты думаешь, что когда-нибудь сможешь меня переубедить…
Словно бы в испуге, прикрываясь от неведомой угрозы, Алекс вскинул руки. Но губы его при этом продолжали насмешливо кривиться. Не закончив начатую фразу, Геннадий Павлович сделал большой глоток пива, со стуком поставил стакан на стол и вонзил вилку в салат. С Алексом невозможно было говорить серьезно! Точно так же, как почти невозможно было понять, когда он шутит, а когда говорит по делу.
– Если ты о программе генетической чистки, – с вызовом произнес Геннадий Павлович, – то эту новость я уже слышал!
Реакция обоих приятелей на его слова показалась Геннадию Павловичу более чем странной. Григоршин быстро оглянулся назад, как будто хотел убедиться, что никто не прячется у него за спиной. А Петлин, сидевший спиной к стене, вначале перестал улыбаться и сосредоточенно сдвинул брови к переносице, а затем устремил взгляд куда-то меж декоративных потолочных балок и глубоко затянулся сигаретным дымом, так что едва фильтр не затлел.
– Ты поосторожнее со словами-то, – тихо, почти шепотом произнес Анатолий Викторович. – А то ведь…
Григоршин многозначительно шевельнул бровями.
– Да брось ты, – пренебрежительно махнул рукой Алекс. – Не те времена. Говорить можно все, что хочешь.
– Можно, – согласился Григоршин. – Вопрос только, стоит ли?
– Слушайте, – покачал головой Геннадий Павлович, – я ничего не понимаю.
– То, о чем ты говоришь, называется Международная программа генетического картирования.
– Ишь ты, – снова усмехнулся Алекс. – Уже и название выучил.
– Не выучил, а запомнил, – изменил формулировку Григоршин. – Я на память не жалуюсь.
– А в чем суть? – спросил Геннадий Павлович, чувствуя себя при этом полным идиотом. Все, ну буквально все знали о генетической программе больше, чем он! А он даже название забыл, хоть и слышал!
– Об этом лучше бы у Коптева спросить, – взяв Григоршина за запястье, Алекс глянул на его часы. – Опаздывает Юлий Никандрович – не похоже это на него.
Петлин посмотрел на Анатолия Викторовича так, словно это он был виноват в том, что Коптев до сих пор не явился. Григоршин что-то невнятно промычал в ответ.
«В самом деле, некрасиво получается, – подумал Геннадий Павлович, – для партии в маджонг требуются две пары. Мог хотя бы позвонить и предупредить, что не сможет прийти».
– Может быть, закажем горячее? – вопросительно посмотрел на приятелей Алекс.
Геннадий Павлович чуть наклонил голову и эдак неопределенно скривил губы, – мол, поступайте, как считаете нужным. Есть за чужой счет он не хотел, а потому уже заранее настроил себя на то, что сегодня придется обойтись без мясного блюда.
– Подождем еще минут десять, – сказал Анатолий Викторович.
Алекс спорить не стал. Откинувшись на спинку стула, он достал из кармана ветровки – хорошая, кстати, ветровка, отметил Геннадий Павлович, фирменная и дорогая, наверное, – сигарету и, щелкнув зажигалкой, затянулся табачным дымом.
– Между прочим, никотин является одним из факторов изменения генома, – недовольно заметил Анатолий Викторович.
– Я знаю, – с безразличным видом кивнул Алекс.
И снова затянулся.
– Слушайте, что у вас за проблемы с этой генетикой? – обиженно глянул на приятелей Геннадий Павлович.
– Не у «вас», – поправил его Алекс, – а у всех нас. – Он развел руки в стороны и описал ими широкий круг. – У всего человечества.
Из сказанного Геннадий Павлович понял лишь то, что круг, изображенный Петлиным, должен был символизировать земной шар.
– А когда у человечества проблем не было? – усмехнулся Анатолий Викторович. – Сколько живем, все время одни проблемы. – Он протянул руку ладонью вверх, словно прося подаяние. – Где обещанный золотой век? Где Эпоха всеобщего благоденствия? Ну, или Эра милосердия на худой конец?
– Твои запросы несоизмеримы с потенциальными возможностями человека, – ответил Петлин с таким рассудительным и уверенным видом, словно он всю жизнь только тем и занимался, что разрабатывал теорию всеобщего счастья. – Человек – это вирус, заразивший Землю. Каждому индивиду изначально присуща подспудная тяга к самоуничтожению. А все вместе мы вот уже которое тысячелетие не покладая рук исправно работаем над тем, чтобы уничтожить планету, на которой живем.